– Ударь меня, – кричала она, – убей! На этот раз ударь как следует, смертельно. Только благодаря твердому черепу я жива, так что такое слово, как «убийца», не для твоих уст. Каину не повезло, а тебе повезло.

«Откуда появляются слова? – думала она, удивляясь самой себе. – Смысл, истина. Ведь правда же, преступление Каина не тяжче, чем поступок Адама, но ему не повезло».

Непонятное прежде убийство брата братом стало внезапно понятным.

Мужчина, стоявший перед ней, тоже понял:

– Ты права.

От водопада долетали брызги, бушевал ветер. Она опять замерла. Заметив это, он обнял ее:

– Клянусь, никогда больше не подниму руки на тебя.

И Ева сказала то, что вновь поразило ее:

– Лучше будет, если мы перестанем обещать что-нибудь. Я тоже могу драться. Но я дерусь словами.

Впервые с того первого дня муж улыбнулся:

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо, ты здорово сказала. Я этого не забуду.

«Он живет в прошлом и принимает обещания из будущего, – думала она. – Так я всегда делала, так учила и его. Даже сейчас, когда невыносимо трудно и когда лучше принять лишь настоящее, идти ко дну, в дерьмо, которое там есть».

Путь домой был легче, чем они думали, хотя Еве порою изменяли силы и все мучительней болели разбитые колени. Но они все равно шли, много раз останавливаясь, а последний отрезок дороги он нес ее на руках. Несмотря ни на что, возвращение домой подарило ей и небольшие радости: везде было подметено и опрятно, в горшках свежая листва, грядки обработаны и для овощей, и для лекарственных трав, тяжелело зерно на поле, яблони постукивали плодами, и голубое небо у пещеры, как всегда, оставалось спокойным.

Соблазн. Сосущее чувство жажды свободной жизни, без угрызения совести, без правил, планов, без мучительного беспокойства.

Мальчик все время напоминал ей о чем-то, о чем она не имела права мечтать. Поэтому она и гнала его от себя…

«Пути обратно нет», – сказала она Гавриилу и наконец призналась самой себе, что причиной ее скитаний было внутреннее желание вернуться к Свету. Адам это тоже знал. «Ты ведь вернешься?» – спросил он. А когда она вернулась, каковы же были его удивление и радость: «Ты вернулась».

Мальчик, ее старший сын, дорого заплатил за это сосущее желание, в котором она никогда не могла признаться самой себе. Нежность, забота полностью растрачены ею на младшего сына, совсем другого, как совсем другой была здесь и сама жизнь. Вот и он был прилежным, любил порядок, умел разговаривать.

Малыш в два года уже знал больше слов, чем старший в пять, вспомнила она. Раньше она говорила об этом очень часто и с гордостью. Как сатанински глупо: судить, осуждать, ограничивать, отталкивать одного, ставить требования перед другим.

Наконец-то она увидела и поняла: больше нет его, ее старшего мальчика.

Слишком поздно. Выносить это было трудно, труднее, чем борьбу с мужчиной. Тогда она отправилась в глубь пещеры, и, хотя солнце все еще стояло высоко в небе, разделась, и попыталась забыться сном.

Когда муж вернулся, она спала тяжело и глубоко.

Наверху в горах время шло медленно, тишина замыкала их в своих объятиях. Каждый занимался своим делом, не произнося ни слова. Ей становилось все тяжелее от беспокойства за сына. А мужчину мучила вина.

Друг с другом они общались крайне редко, и то лишь большей частью чтобы поранить в очередной раз. Изредка произносились слова, чаще всего злые.

Однажды она попыталась поговорить с ним о Каине, объяснить, что сама оттолкнула мальчика от себя, что каким-то непонятным образом он напоминал ей о стае. И она в отчаянии испугалась за ребенка, выросшего без любви. Муж так и не понял ее.

Слова не доходят, думала она, зная, что многое зависело и от нее, от того, что постоянно взвешивала каждое слово и отбрасывала то, что могло раздражать его и ранить. Она так и не смогла сказать, что каким-то неведомым образом ее притягивает к стае, боясь сделать ему больно.

«Между нами нет больше единой правды, – сказала она сама себе. – Потерялось доверие».

Правду, вероятно, невозможно разделить на куски.

Стоя перед ней и наблюдая ее сомнения, муж с издевкой сказал ей:

– Скорбишь по сбежавшему сыну?

– Но это и твой сын.

– Как бы не так. Ты носила его в своем брюхе еще до нашего бегства сюда, блядь, Сатана.

У нее перехватило дыхание, и она поняла: да, возможно, это правда. Возможно, так и есть…

Наедине с утренним восходом она почувствовала, как мудрость по капле начала просачиваться в нее. Каин – дитя стаи почти во всем. Как долго Адам догадывался об этом? Тяжело же ему было носить это в себе, это-то она понимала.

И ей стало легче, а мальчик – еще нужнее. Он – дитя свободного народа со всей его силой в своей крови, он сумел бы выжить там, в дикой стае.

И еще: однажды мальчик вернется, он должен все узнать. Ее долг помочь ему понять: не он виновен в братоубийстве, это ее грех.

Нет, как же он сказал, тот мужчина у древа познания: «Божье дитя без греха. Когда вы поймете это, вы перестанете делать зло друг другу».

Как это понять теперь?

Муж вернулся с пастбища. Она заметила, что он часто возвращался рано, когда злился от непонимания чего-либо.

– А сейчас поговорим, – сказала она, накрывая на стол. – Я все-таки хочу, чтобы ты понял меня.

– Давай. – По тону голоса она поняла, что он хотел и в то же время не хотел разговора.

Я хочу, чтобы ты перестал называть меня блядью, – сказала Ева чуть задрожавшим голосом. – Ты, как и я, отлично знаешь, что У меня не было выбора, что я просто не могла не дать этому человеку изнасиловать себя.

– Да, – муж тяжело кивнул. – Я несправедлив. Я не хочу этого.

Ева облегченно заплакала, легче стало и мужу. Возникла надежда, что они еще смогут простить друг другу боль.

Потом она вновь заговорила, голос стал жестче:

– Я не хочу сделать тебе больно, но в конце концов ты должен признать, что если я блядь, то и твоя мать тоже блядь. А мужчина, которого ты называешь Сатаной и отцом Каина, вероятно, и твой отец.

Эти слова ударили больно, но он лишь заплакал. Просто упал головой на стол и залился слезами.

Ей удалось уложить его в постель, влить в рот теплой воды с медом и валерианой, удержать его руку в своей, пока он не уснул.

«Может, теперь будет легче», – подумала она.

На следующее утро он прямой дорогой ушел к своему алтарю у яблони. Но, не услышав молитв, она заволновалась, пошла посмотреть. Он молча сидел у подножия огромного дерева.