Момсон, переходя туда-сюда меж разных своих ипостасей, деньги всё же очень любил. И в 1617 году получил монопольное право на лицензирование пивных, постоялых дворов и прочего. То есть мог выдать лицензию, а мог и не выдать. Очень удобно. Сам выдаёшь, потом сам проверяешь, родственник у тебя есть хороший – живи, радуйся солнцу. Главное, что своих копеек никуда вкладывать не надо. Единственные траты – сургуч, чернила, бумага.

Но самым замечательным в патентной деятельности Момсона было то, что обладатель патента от Момсона (владелец таверны какой-нибудь, распивочной или паблик хауса) не мог быть арестован или наказан мировым судьёй. Суд присяжных не мог терзать такого содержателя. Потому как по патенту лицензия на распивочное дело должна была обеспечивать бесперебойность работы заведения. А арест владельца заведения – нарушение бесперебойности и административные препоны. Обломитесь, правоохранители! У меня для вас полномочный мандат имеется! Я за него деньги платил! Вот печати, вот дверь! А то, что шалав каких-то у меня на дому режут, это, я вам скажу, старая традиция, а не то, что вы, бесстыдные, подумали.

Парламентарии трепали Момсона вдумчиво. Сначала вцепились в бумагу лицензии. Она должна была быть гербовой и установленного образца. Растопырив пальцы, парламентарии мерили лицензии и находили грубейшие нарушения в неровных краях. Смотрели лицензии на свет и видели, что водяные знаки поддельные, печати смазаны, подписи нечёткие.

Парламентарий Ворд вылез с бухгалтерскими книгами патентодержателей. И, скромно потупясь, сообщил общественности, что из 36 000 фунтов, собранных с притоносодержателей, в казну поступило целых 6000 фунтов.

Депутат Кок выступил с речью, в которой предложил лишить всех виновных рыцарского звания, оштрафовать их на дикие суммы, засадить в Тауэр. В Тауэр коррупционеры должны были отправиться пешком, предварительно постояв на коленях перед парламентариями.

К Момсону отрядили охранника, чтобы тот не сбёг. Придя с охранником домой, Момсон внезапно вспомнил, что у него где-то тут завалялась жена. Пригласил жену, а пока та, ополоумев от неожиданного мужьего внимания, разговаривала с приставом, вышел через чёрный ход и ринулся в ночь, закинув рога за спину и хрипло хохоча от ветра свободы.

Палата лордов выписала ордер на его немедленный арест. Разослали описание коррупционера во все порты Англии: «…невысокий человек, смуглокожий, с небольшой черной бородой, около 40 лет». Потом чья-то смущённая рука вписала в портрет: «Красив собой и говорит очень мелодично, немного картавя на французский манер».

Естественно, коррупционер очень скоро оказался во Франции, переплыв Ла-Манш на яхте Бекингема.

Парламент осатанел. Стали петрушить окружение беглеца. Выяснилось, что через подставных лиц Момсон контролировал ввоз леса, шёлка, изготовление и продажу золотого и серебряного шитья, ювелирное дело, внесение в земельный кадастр изменений, связанных с куплей-продажей, обмеры поместий и высчитывание штрафов.

Итог петрушения был таков. Момсон сотоварищи были повинны по следующим пунктам:

1. Заключение конкурентов держателей патента в тюрьму без соответствующего ордера.

2. Запрет на торговлю золотым и серебряным шитьем. Иностранные купцы шли в тюрьму, так и не разобравшись, что эта кара постигла их за торговлю золотой и серебряной нитью.

3. Держатели патентов брали 2 шиллинга и 3 пенни в неделю с каждого бедняка, который производил золотое шитье.

4. Они взимали налог в 6 шиллингов 8 пенни на каждый кусок ввозимого золота.

5. Они обстреливали дома людей, торговавших золотым шитьем, и забирали их товары.

6. Сэр Джайлз Момсон взял с некоего Джирза 7 фунтов стерлингов за фунт шелка ценой 34 шиллинга за фунт.

7. Казна не досчиталась около 49 000 фунтов.

Дальше цитата: «…был вынесен приговор, согласно которому главных виновников распространения монополий в Англии, сэра Френсиса Мичелла и сэра Джайлза Момсона (заочно), признали виновными и подвергли импичменту. Кроме того, их приговорили к деградации из рыцарского достоинства (это наказание не распространялось на их детей и жен), они были объявлены вне закона, король получал доходы от всех их владений пожизненно, все их товары конфисковывались. Они смещались со всех занимаемых должностей, на них налагался штраф в 10 000 фунтов. Момсон приговаривался к пожизненному заключению (также заочно). Им было запрещено приближаться к Вестминстеру ближе чем на 12 миль. Приговор объявлялся окончательным и не подлежащим пересмотру, как и все дело в целом…» (Notestein W., Relf F. H., Simpson H. Common Debates, 1621. New Haven, L., 1936. V. 2. Р. 268).

И ещё одна цитата: «20 июня 1621 года сэр Френсис Мичелл был доставлен в Вестминстер с тем, чтобы быть подвергнутым церемонии деградации. Помощник герольда зачитал ему приговор парламента. После этого с него сняли и отбросили в сторону рыцарские шпоры, его пояс был разрезан, а меч – снят с пояса и сломан над его головой. В заключение церемонии герольды объявили, что отныне он будет именоваться не сэр Френсис Мичелл, рыцарь, а Френсис Мичелл, мошенник. Далее его посадили на лошадь лицом к хвосту (на грудь и на спину повесили списки его преступлений) и провезли сквозь толпу в тюрьму Финсбери» (Akrigg. G.P.V. Jacobean pageant of the court of King James I. Cambridge, 1962. Р. 237).

В 1623 году Момсон вернулся в Англию, где был прощён. В свиту Момсона был зачислен учителем фехтования Джон Фелтон. В 1628 году парламент назовёт герцога Бекингема «врагом отечества», и удар кинжала Фелтона был исполнением приговора, фактически озвученного депутатом парламента Элиотом.

Что-то мы цепляемся за приятельские отношения, цепляемся-цепляемся, зачем, для чего, не пойму.

В разведку ходить нам, слава те господи, не надо. Я бы лично со своими приятелями в разведку не пошёл. А приключись нужда, пошёл бы сдаваться с ними в плен, раз с разведкой не получилось. Все мои приятели очень весёлые, добычливые, грамотные люди, языки иностранные знают, физически развитые. С такими в плен сдаваться и сдаваться. Были бы мы эталонными пленными для любой орды вторжения в наши святые пределы. Все аккуратные, позитивные, подготовленные к компромиссам, переговорщики все отчаянно хорошие. На диетах все – нам паёк каторжный, может, не за счастье, но мы там его сбалансируем хвоей и очистками картофельными – будет как в разгрузочные декады. Решено, буду с приятелями не в разведку ходить, а в плен.

Возвращаясь к вопросу о поддержании хороших отношений с позитивными людьми практического склада характера. Для чего я их поддерживаю? Ума не приложу.

Позитивные? Так позитивность – это не значит «расположенность» там, «доброта», какое-то «особое понимание», «взаимовыручка».

Позитивность – это стандартный продукт Первой мировой войны. Французы первыми начали развивать у своих солдатиков, подгнивавших несколько заживо в тысячекилометровых окопах Западного фронта, эту самую позитивность. Так и говорили: «Становитесь позитивными!» – то есть не выступайте там не по делу, а по делу выступайте только тогда, когда на вас сержант пальцем покажет. А не покажет – будьте позитивными, пока не покажет. А как покажет, то вперёд! по свистку! на проволочные заграждения! алярм, ситуайен! ура! глори аривэ!