— Перед тем как они сюда вошли, — мстительно заметил дядюшка Шарль, — ты говорил о власти. Ты, если я не ошибаюсь, говорил, что король без власти — нонсенс. Если так, мой дорогой племянник, что ты нам скажешь по поводу прописной истины про власть, которая развращает, и абсолютную власть, которая развращает абсолютно?

— Власть не развращает, — отрезал король. — Развращает страх. Страх потери власти в том числе.

— Но разве власть не создает в людях как раз то, что порождает страх в носителе власти? Разве может власть существовать без страха, который и развращает? Можно ли получить одно без другого?

— Если б я знал! — ответил Пипин.

— Если ты получишь власть, — сказал дядюшка устало, — те самые люди, которые надели на тебя корону, захотят ее сорвать. Ты в этом сомневаешься?

— И ты советуешь мне успокоиться! Для тебя все это — только абстрактные идеи! А для меня… я дышу ими, ношу их на себе, я ем их, я сплю… Для меня этот разговор не просто игра умными словами. Это мука!

— Бедный мой мальчик, — сказал дядюшка со вздохом. — Я не хотел причинять тебе боль. Погоди! Я достану еще бутылку. На этот раз выпьем не разбавляя.

От коньяка щеки короля порозовели, а руки перестали дрожать. Пипин развалился в мягких глубинах бархатного кресла.

— Спасибо, — сказал он дядюшке Шарлю, — коньяк великолепный.

— Естественно — он набирался великолепия еще со времен Гентского договора. Хочешь еще? Заметь, этим простолюдинам я не предлагаю.

Тод Джонсон взял руку Клотильды, зажал в своих ладонях.

— Тут, в общем, есть одна проблема, — начал он смущенно. — Вы знаете, я встречаюсь с вашей дочерью. Она мне нравится. Если б все было как обычно, я бы… ну… в общем, как всегда в таких случаях, но, видите ли, сэр, вы мне тоже нравитесь, да, и потому я хочу спросить у вас…

Пипин улыбнулся:

— Спасибо. Одна из неприятных особенностей королевского положения — никто не может себе позволить любить короля, и король не может отважиться полюбить кого-нибудь. Вы обеспокоены тем, что Клотильда — принцесса крови, не так ли?

— В общем, да. Вы же знаете, сколько у англичан было хлопот с принцессой. Я не хочу навредить Клотильде, да и себе тоже.

— Тодди, — сердито перебила его Клотильда, — ты что, пятки смазываешь?

— Мне кажется, я не совсем понял, — сказал Пипин. — Пятки? Смазывать?

Тод засмеялся:

— Клотильда берет уроки по берлицевскому курсу американского сленга. Мне кажется, она не совсем точно выразилась. Она имеет в виду, что я навострил лыжи.

— Собирается сказать «адью», — вставил дядюшка Шарль.

— А вы и правда собираетесь? — вежливо спросил король.

— Этого-то я как раз и не могу решить. Я тут почитал немного. Сэр, ведь французские короли всегда соблюдали Салический закон, правда? А по этому закону женщины наследовать не могут, верно? И потому ведь не важно, за кого принцесса выйдет замуж. Ведь так?

— Все правильно, — Пипин одобрительно кивнул. — Кроме одного. К Салическому закону это не имеет никакого отношения. Женщины знатных родов всегда использовались в качестве приманки для других знатных родов — вместе с их земельными владениями и титулами.

— Типа канифоли для пайки, — заметил Тод.

— Но Салический закон — не закон, — вмешался дядюшка Шарль. — Это обычай, принесенный нам германцами. Он тут ни при чем.

— Дядюшка, — возразил Пипин, — но, по твоему же определению, наши предки Эристаль и Арнульф — германцы. Что касается вас, мой молодой друг, — он повернулся к Тоду, — я не знаю, как раз решится вопрос с наследованием. Клотильда — мое единственное дитя. Я не разведусь с женой ради рождения наследника, а моя жена уже миновала тот возраст, когда… Вы меня понимаете. Не исключено, что общественное мнение вынудит Клотильду стать матерью королей. Обычаи, особенно обычаи бессмысленные, намного сильнее законов. Вы согласитесь… не смазывать пятки до того, как дело не прояснится? Кстати, какое масло имеется в виду? Машинное? Или, возможно, касторовое?

— Провалиться мне, если я знаю, — ответил Тод. — В сленге пытаются разобраться только те, кто им никогда не пользуется. Вы имеете в виду, сэр, что мне пока не стоит делать ноги?

— Именно, — сказал король. — Знаете, вторая наиважнейшая обязанность привлекательной аристократки — добыча денег для семьи.

— Если вы о Петалуме, то на это не рассчитывайте. Я знаю своего старика — распоряжаться он назначит попечителей.

— С попечителями или нет, Петалума все равно делает вас завидным женихом, — сказал дядюшка Шарль. — Французы отнюдь не любят оставаться в дураках. Выйти за богача, кто бы он ни был, во Франции никогда не считалось глупостью.

— Понятно. Спасибо за поддержку. Значит, я вроде как член семьи — до поры до времени, конечно. Потому я и спрашивал. Я знаю, вы король и старше меня, но опыта королевского у вас вроде как-то не слишком. На руках куча козырей, и каких, но стоит сыграть не так — и все полетит к чертям собачьим.

— Такое случалось в прошлом, — Пипин вздохнул. — И не слишком давно.

— Я бы хотел поговорить об этом, сэр, раз я сейчас, если можно так выразиться, подмастерье вашего семейного дела.

— С меня хватит! — заявила Клотильда. — Политика! Надоело. Сплошное занудство.

— Правильно! — Тод рассмеялся. — Говорят, мы, американцы, всегда на работе треплемся про секс, а в спальне — про работу. О’кей, мы собрались прошвырнуться, и нам уже пора. Но, сэр, я бы хотел переговорить с вами.

— С удовольствием. Приезжайте в Версаль, поговорим.

— Был я там. Там всяких дармоедов как тараканов. Я вам вот что скажу, сэр: может, заглянете ко мне, в мой номер в «Георге Пятом»?

— Одна из главных сложностей моего положения в том, — ответил король, — что я не могу поехать куда хочу. Приходится заранее предупреждать управляющих, оповещать тайную полицию, сообщать о визите газетам. Ваш номер обыщут, по крышам окрестных домов расставят по лицейских. Быть королем — не такое уж большое удовольствие.

— В «Георге Пятом» французы не появляются годами, — возразил Тод. — К тому же сейчас там остановились Грейс Келли и Ава Гарднер. Туда мышь не проскользнет. Во всей Франции укромней места для короля не найти.

— Пожалуй. А то я уже подумывал о переодевании.

— Ради Бога, не надо, — сказал дядюшка Шарль. — Ты же начисто лишен актерского таланта.

Королева придвинула кресло поближе к шезлонгу, где сестра Гиацинта обычно предавалась благочестивым раздумьям.

— Я всегда говорила, что Пипин не от мира сего, — пожаловалась королева. — Он за своим телескопом мира не видел, а сейчас и того хуже. Бродит, уставившись в пол, и бормочет. Когда я обращаюсь к нему, не слышит. Он мучается, я же вижу. Поговори с ним, Сюзанна. Прошу тебя. Ты же хорошо знаешь мужчин.