Кат и верил, и не верил в ее отношения с чернявым преподом. Что-то в их паре представлялось Вяземцеву неправильным. Не таким, как у влюбленных по-настоящему. Или ему только хотелось так думать, так видеть и так считать?

Может ему нравилось подвергать чувства Алины к ее преподишке сомнению?

Потому, что при взгляде на них кровь закипала в венах и желание по старинке выяснить кто достоин женщины почти лишало самообладания. Кулаки просто чесались…

Тем более, что всякий раз, когда Кат пытался поговорить с Алиной наедине, появлялся этот ее Ирек! Вяземцев прекрасно запомнил, как отреагировала физичка на его показательное выступление с букетом. Поэтому пытался сделать так, чтобы в следующий раз у Алины не было повода злиться и отказываться от общения из-за возможных кривотолков.

А вот именно это ему никак не удавалось.

Он заходил в кабинет Алины и там уже торчал Ирек или заскакивал следом. Кат ждал ее возле крыльца корпуса, и она непременно появлялась под руку со своим чернявым.

Он приезжал утром пораньше, чтобы поймать Алину на выходе из такси. Но ее привозил Ирек!

Однажды Вяземцеву почти удалось остаться с Алиной наедине. Та пришла пораньше в лабораторию, и Кат, который теперь являлся на физику раньше всех, зашел тоже. Однако почти сразу в аудиторию вернулась та самая лаборантка, которая косилась на них в коридоре. Поэтому Вяземцев солгал, будто зашел, чтобы сфотографировать методичку по работе, которую планировал сдавать. Получил тонкую белую книжицу и нехотя ретировался в коридор. Где для поддержания легенды усердно сфоткал все страницы под очередные подколки своей компании.

— Такими темпами наш Шаукат скоро станет академиком!

— Смотрите как парень полюбил физичку… ой, физику! Конечно же, физику!

— Надо же! Похоже, он проиграл не пари, а свое сердце этой физичке!

Малолетки из потока Ката посмеивались, но вслух высказываться не решались. Девушки косились с завистью. Им тоже хотелось бы стать предметом такой особой любви Вяземцева. Богатого, красивого, взрослого!

Мать твою, так почему Алина его не ценит!

Временами эта мысль вызывала бешенство. Хотелось схватить физичку, на глазах у всех, встряхнуть и потребовать объяснить — чем он хуже Ирека, чем ее не устраивает. Кат сам поражался этим мыслям и порывам. Между ним и Алиной ведь ничего еще не было. Так какое у него право требовать от нее объяснений?

Никакого! Но так хотелось!

Приезжая домой, Кат отвлекался на дела, но, ложась спать, опять думал о ней. Он уже не помнил, когда столько мастурбировал. Наверное, только лет в двенадцать, когда гормоны ударяли в голову. Каждое утро Вяземцев просыпался с каменным стояком и приходилось передергивать ствол в ванной несколько раз. А вечером все повторялось.

Напряжение не сбрасывалось. Ну еще бы! Кат — не пацан! Не молокосос, которому бы только потеребить свой мужской орган. Он хотел Алину. Сильно. Так что в паху временами болело. И самоудовлетворение тут слабо помогало.

Но главным было даже не это.

Под конец двухмесячного хождения по мукам за Алиной, Кат вдруг осознал поразительные вещи! Его делали счастливым даже ее мимолетные взгляды, случайные касания их рук, когда физичка передавала Вяземцеву методичку.

Даже просто присутствие Алины, встреча на лекциях делали Ката счастливым. Он слушал ее голос, балдел и почти не понимал смысла. Только записывал, как под диктовку.

Любовался каждым ее плавным, как у балерины жестом, каждой улыбкой.

Когда она появлялась в коридоре, чтобы открыть дверь аудитории, у Ката сердце подскакивало к горлу. И, наверное, он чувствовал себя счастливей, чем даже когда заработал свой первый миллион…

Он влюбился.

Отчаянно, как могут лишь страстные натуры, совершенно по подростковому горячо и по-взрослому серьезно.

Так, что даже Ирека одновременно ненавидел за то, что занял место Вяземцева рядом с Алиной и уважал за то, что поддерживал у физички хорошее настроение.

Кат перестал посещать «Королев» и «члены клуба взрослых студентов» время от времени шутили по этому поводу.

— Наш Кат стал однолюбом!

— Физичку завалил бы на маты. Стриптизерши не катят.

— Кат! Ты бы снял напряжение! Твоя преподша не скоро тебя к телу подпустит!

— Ничего вы не понимаете, ребята! Это у них такая длинная прелюдия!

— Да-да! А потом Кат нашу физичку три дня из постели не выпустит! Надеюсь, это случится в день перед экзаменом?

Вяземцев пропускал все мимо ушей.

За это время он немного узнал Алину. Преподавала она хорошо, грамотно и очень доходчиво объясняла. Читая ее лекции и проглядывая их по сто раз на видео, Вяземцев понимал, что Алина знает предмет от и до и педагог она — один из лучших.

Она не общалась со студентами панибратски, как некоторые молодые преподаватели и одновременно не возносила себя на Олимп, всегда находя нужные слова и помогая тем, кто хотел учиться.

Она была мягкой, если требовалось утешить студентов в какой-то беде, но ни разу не позволяла этим воспользоваться. Четко и спокойно держала дистанцию. Она становилась жесткой, требовательной, когда принимала лабораторные работы. Не велась на нытье и красивые глазки. Не делала поблажек тем, кто говорил комплименты или приносил цветы.

Кстати, все букеты Алина регулярно оставляла лаборантам. Туда же попадали и коробки конфет, и все остальные подарки студентов. Себе она не брала ничего.

Совсем. Абсолютно.

И для Ката это выглядело каким-то чистым, честным, что ли… Заставляло уважать физичку еще сильнее. За принципиальность, за справедливое отношение к студентам и за то, что никогда не шла поперек своей совести.

Она была преподавателем от бога. Не преподом, а именно преподавателем.

И помимо восхищения Алиной, как женщиной, Кат начал уважать ее как человека, как профессионала своего дела, который за вузовские гроши так хорошо исполняет свой долг.

От этого его чувства становились только сильнее, а дистанция между ними казалась все более нестерпимой.

И вот в один день Кат сорвался.

У него словно наступило временное помутнение. Вяземцев и сам потом не мог объяснить этот случай. Как ни пытался, как ни анализировал. Как ни прокручивал в памяти собственные действия…

Алина устремилась к завхозу, а тот недавно вышел из подсобки. Вяземцев как раз стоял возле ближайшей аудитории и все видел. Недолго думая, он нырнул за физичкой, считая, что это, наконец-то, его шанс.

Объясниться наедине! Поговорить спокойно, без лишних глаз и ушей. Сказать все, что на душе накипело.

В конце концов — обозначить намерения! Ведь она, судя по всему, видела в нем то ли плейбоя, которому лишь бы добиться своего, из принципа, из-за задетого самолюбия, то ли подлеца, который пытается соблазнить педагога ради оценки или экзамена.