Домой вернулся Сергеич довольный. Ноги, правда, гудели. Но колено правое молчало, словно одобряло оно причину, по которой этой ночью хозяин его покоя лишил.

Стоит один раз сбиться с жизненного ритма, и потом дни, а то и недели пройти могут, пока не затолкает тебя сама жизнь обратно, в колею привычную.

Вот так и у Сергеича после недавнего дневного сна вышло. Он уже и про самогон опохмелочный забыл, и про ссору с Пашкой. Он вообще как-то между сном и бодрствованием завис-застрял и от этого не мог соответственно времени дня удобную и одновременно правильную позицию выбрать. Вот вроде только что себя нормально чувствовал и за углем во двор выходил. Будильник половину первого показывает. За окном светло. А ему прилечь хочется!

Ну хочется – вот и прилег. Только глаза закрыл, как стук в двери.

– Кто там еще? – сипло и недовольно спросил Сергеич.

– А кто тут еще может быть? – Пашкин голос в ответ.

– А ты один? – уточнил хозяин дома.

– Ага, один!

Впустил его Сергеич. Закрывая двери, плечами пожал потому, что не понял причину замеченной на лице у Пашки радости.

Гость уселся у буржуйки, руки к ней протянул, пальцами в воздухе на баяне заиграл, словно замерзли они.

– Ну чего? – спросил Сергеич.

– Что чего? Скучно стало, дай, думаю, к товарищу зайду! – усмехнулся Пашка. – Ты ж не против! Я вот на тебя не обижаюсь! Никогда не обижался! А тут такое! В общем, спасибо! Это ж ты ради меня не спал, наверное?

– О чем ты? – не понял Сергеич, уставившись на гостя, как на сумасшедшего.

– Нет, я оценил! Я понимаю, – Пашка явно путался с подбором слов. – Я о том, что благодарен! И ты не думай, что раз ты меня послал, то я уже никогда не вернусь! Я ж знаю, что ты отходчивый! Но за «улицу Ленина» спасибо! Это ты славно придумал! Такой подарок! Мне этот Шевченко уже вон тут сидел! – и он провел пальцем по горлу.

– А-а! – наконец дошла до Сергеича причина Пашкиной радости. – Чай будешь?

– Буду, если с медом!

– Так ты, значит, рад! – решил уточнить пчеловод, уже когда они за стол уселись и за чай принялись.

– Ну да! – удивился Пашка. – Как тут не радоваться?!

– Стало быть, ты у нас «ленинец»? – усмехнулся хозяин.

– Ну не ты же, – хихикнул в ответ Пашка. – Тебе ж все и раньше не нравилось, и теперь! Тут теперь другой вопрос! А что, если народ в село вернется? И потребует уличные таблички по-старому перебить? Жалко ведь будет!

– Не потребует, – уверенно произнес Сергеич. – Сейчас по всей стране улицы переименовывают! Не только улицы! Целые села и города! Главное, чтобы жители согласны были! Ты ведь согласен, как я вижу?

– Конечно!

– И я согласен! Можем проголосовать для формальности, чтобы потом сказать, что единогласно решение принято было. – Сергеич руку поднял.

Пашка тоже вздернул руку вверх, улыбка его зубы неровные обнажила.

– Ну вот и все! – сказал хозяин. – Кто на собрание не пришел – сам виноват! А потом, когда власть снова появится, сообщим им о решении.

– Да, такое дело и обмыть не грех! – осторожно предложил Пашка.

– В другой раз, – взгляд Сергеича, на гостя направленный, стал таким строгим, что Пашка сразу тему поменял.

– А переулок Мичурина так и остался? – спросил он.

– А что с ним делать? – хозяин дома плечами пожал. – Мичурин никому вреда не принес! Да и домов там только два!

– Да, пускай остается! Я тоже не против! – согласился Пашка. – Как там твои пчелы? Проснулись уже?

– Так они по-настоящему и не спят никогда! Если заснут – замерзнут. У них там даже зимой тепло. Плюс тридцать семь! Они сами себе в улье отопление делают. А если сам отопление делаешь, то когда спать? Я вон если только спать буду, то замерзну! Кто-то же должен уголь в топку подбрасывать!

– А ты их, когда потеплеет, на какую сторону выпускать за пыльцой будешь? На нашу или туда, к «украм»? – поинтересовался Пашка.

– Куда захотят, туда и полетят. Улья в сад вынесу, а дальше это уже их дело.

– Ты бы лучше их в моем саду поставил! У нас там поспокойнее! Там на поле и цветов больше будет!

– Спасибо, – закивал Сергеич. – Вот весны дождемся, тогда и видно будет, где цветов больше!

Расстались они с Пашкой в этот раз дружно, даже руки у калитки пожали. После этого зашел Сергеич в сарай к пчелам.

– Запомните! – сказал, на ульи, спрятанные за листами железа, глядя. – Адрес у нас теперь новый! Улица Шевченко! А дом так и остался тридцать седьмой, только улица другая!

Постоял Сергеич перед ульями еще пару минут, к тишине прислушиваясь. Показалось ему, что услышал он в тишине сарайной гудение пчелиное. А значит, и они его услышали. Не могли не услышать.

Лопата для уборки снега елозила звонко по нижней корке наста, искрошенной и наново утрамбованной тяжелыми ботинками хозяина дома. Верхний снег – недавно выпавший и еще не отяжелевший – снимался легко. Сергеич его лопатой и толкал к краю двора, к забору сада.

Занятие это, конечно, казалось ему бессмысленным. Что-то вроде утренней зарядки. Но все равно очищать старый снег, оледеневший, от нового пушистого как-никак, а работой считаться могло. А по работе Сергеич соскучился. Не по той, на которую на маршрутках набитых надо ехать, а по той, по которой руки чешутся. Такой труд – он и от безделья-тоски отвлекает, и радость приносит, если у него цель конечная есть. Ну вот как уборка снега, например. Хотя по сути он ведь и не убирает этот снег – его весна уберет. Он его сортирует.

Усмехнулся Сергеич. Отдышался. Вспомнил, как любил раньше шкатулки мастерить! Как шлифовал их мелкой наждачкой, как лаком покрывал. Хорошее занятие! Как раз зимнее! Как рукоделие у женщин! На столе инструменты, клей столярный, полированные дощечки. А за окном – осень с дождями, зима со снегопадами, да хоть майские грозы! А потом пригласят его на свадьбу, а он с подарком – со шкатулочкой из вишни, на крышечке которой – инкрустация березой в виде двух обручальных колец продетых! Вроде бы и не сервиз, и не сто гривен в конверте, но вещь теплая, от души и сердца! И все это понимают! Особенно молодожены!

Оглянулся на двор.

«Что-то тихо очень!» – подумал.

И действительно, тишина вокруг зависла мирная, невоенная. Даже далеких раскатов взрывов не слышно.

Приставил лопату к забору. Зашел в сарай-зимовник к пчелам. Отодвинул защитный лист железа, приложил ухо к стенке ближнего ко входу улья. Ухо дрожание ощутило, а звуков никаких! Стена улья – это как ушная перепонка, только с другой стороны, изнутри. То есть дрожание уже и есть переработанный этой перепонкой звук!