Прошло несколько дней путешествия «дикарями», и мы понемногу освоились. Как-то в сумерках мы поставили палатку на пустом каменистом берегу озера Лох-Буи, темного и неподвижного. Мы были совершенно одни на этой отдаленной пустоши и смотрели на звезды, а под фетровой шляпой Мота тлела спираль, отгоняя насекомых, и дым просачивался сквозь ткань, одновременно защищая нас от комаров и мошек и пропитывая шляпу на будущее. В вечернем свете перед нами появились шумные стайки куликов-сорок, и пока угасал последний свет, они вереницами носились по берегу, одновременно опуская и поднимая головки, и их яркие оранжевые лапки было видно до самой темноты. С ее наступлением у кромки воды воцарилась полная тишина и неподвижность. Темные, внушительные развалины башни замка Мой, который веками выдерживал напор суровой местной погоды, превратились в силуэт в лунном свете.

На следующее утро, как только первые лучи рассвета озарили рябь на поверхности озера, мы проснулись от глубокого гортанного крика, он звучал как голос земли и вереска, зов болот и скалистых мысов. Недалеко от палатки стоял самец благородного оленя и ревел, приветствуя раннее утро, празднуя начало гона и свое единство со свободой гор.

Дни шли, и вот мы оказались среди камней на вершине Бен-Мор, высшей точке острова Малл, который лежал у наших ног – череда волнистых холмов и блестящих озер. Ковер сочной зелени со всех сторон укутывал его древнюю вулканическую землю и мягко спускался к морю. Огромный и прекрасный силуэт беркута без усилий поднимался на восходящем потоке воздуха, не шевеля ни единым перышком. Блеснув ржавчиной в лучах солнца, он заполнил собой весь пейзаж, пролетев мимо на уровне наших глаз и не удостоив вниманием людей на своей территории.

Добравшись до острова Айона, конечной точки нашего путешествия, мы подъели запасы продовольствия, вволю напились чистейшей воды из горных ручьев и ощутили в тишине холмов силу, которая наполнила нас до краев. Насытившись тем пустым пространством, по которому прошли, мы не находили слов, чтобы описать свои чувства, да и не нуждались в словах – нам хватало самого ощущения цельности. Как и все остальные посетители острова, мы направились к аббатству, правда, скорее не из религиозных чувств, а из любопытства. С тех самых пор, как в VI веке святой Колумба привез на остров религию, аббатство Айона стало крупным христианским центром, излюбленным местом для молитвы и размышлений. Не стоило нам туда идти; это место было не для нас.

– Вы пришли помолиться? – Как только мы вошли на территорию аббатства, к нам приблизился монах.

– Нет, просто посмотреть.

– Аббатство не туристическая достопримечательность, это центр христианской веры и христианского общества.

– Я знаю, но мы только что с острова Малл, и на природе мы пережили удивительный опыт, почти духовный. Мы пришли издалека; Айона с самого начала был нашей целью. Через пару дней мы возвращаемся на юг, – Мот, как обычно, откровенно и без обиняков выложил все, что было у него на уме. Я молчала, уже чувствуя, куда клонится этот разговор.

– Без бога никакой духовности нет. На природе вы не найдете тонкого места; оно здесь, в этом здании, где люди веками поклонялись богу. Только здесь вы найдете то, что ищете.

– Вряд ли я что-то ищу. Я просто открыт всему. Что такое тонкое место? Это геологический термин?

Я положила руку Моту на плечо; этот разговор был нам ни к чему.

– Тонкое место находится там, где человек становится ближе к иному миру, к царствию божьему. Оно здесь.

– Может быть, это для вас оно здесь.

Я утащила Мота за ворота. Нет никакой нужды спорить с человеком о его вере только потому, что сами мы верим в другое. В таких вопросах не бывает правых и неправых, ты либо веришь во что-то, либо нет.

Миновав аббатство, дорога повела нас сквозь остров, через поросшую густой травой и полевыми цветами равнину к покрытому галькой и песком широкому пляжу: «заливу на задворках океана». Это крайний остров архипелага, дальше только ритмичное дыхание Атлантического океана. Мы сидели на берегу, перебирая морскую гальку и глядя, как солнце отражается в волнах. Среди гладких разноцветных камушков попадались маленькие ярко-зеленые кусочки породы тысячелетней давности. Из туристической брошюры мы знали, что они называются «слезы святого Колумбы».

– Эти камушки – сама земля, они старше Колумбы, старше человечества. Мы и есть эта земля, мы ее дети. Тонкое место находится здесь, и оно всегда здесь. Пространство между камушком и моими пальцами и есть то место, где наше сознание и земля нераздельны, – Мот рассматривал зеленую гальку на солнце.

Я смотрела, как он лежит на берегу с задумчивым выражением на лице, одежда на нем двухнедельной свежести, мятая и пропотевшая, а неряшливо отросшая бородка спуталась с нечесаными волосами. Моим «тонким местом» был Мот, хотя сам он никогда не поймет, до какой степени мне все становится ясно, насколько стираются границы между мирами и временами, когда он рядом со мной.

Покидая Айону, мы понятия не имели, что теперь нам придется надолго отказаться от походов. Скоро мы будем носить только рюкзачок для младенца, а за туристические рюкзаки возьмемся лишь двадцать пять лет спустя и при совершенно других обстоятельствах.

///////

Я шла назад в церковь, где Мот делал домашнее задание, ужинать очередным гороховым ризотто. Про «тонкое место» я не задумывалась несколько десятков лет, но теперь внезапно в моей памяти ярко вспыхнуло время, проведенное на береговой тропе. Я вновь проживала эти недели под куполом неба на скалистых прибрежных мысах, ночи, полные звезд и дождя, запах морского ветра. Все время похода по тропе я что-то чувствовала: тонкость границы между дикой природой и миром людей, между свободой и несвободой. Мы прошли вдоль барьера, разделявшего эти миры, и ощутили свою суть. Ощутили древнюю связь с землей, подержали землю на ладонях вместе с дорожной пылью. Поход завершили уже не те люди, которые в него когда-то отправились; мы во всех смыслах изменились. Отголосок этого ощущения лежал в основе всех тех сложностей, которые я переживала в деревне, он был в холодной темной почве под соснами в день, когда умерла мама, он был в девочке, сидевшей на дереве и глядевшей на мир дикой природы. Я коснулась тонкого места, и пути назад уже не было.

Когда я вернулась в церковь, Мот лежал на кровати – странное занятие для середины дня.

– Что случилось? Разве тебе не нужно закончить важное задание? – Я спохватилась: можно подумать, я разговариваю с ребенком, который не сделал домашнюю работу.

– Жутко кружится голова: как только посмотрю на экран компьютера, меня начинает укачивать. Пришлось даже прилечь.

– Тебе нельзя ложиться! Вставай и делай физкультуру – это поможет. Я точно знаю, что поможет.

– Как ты не понимаешь! Я не могу. Если я встану, то упаду.

Нет, этого не может быть. Вставай, не сдавайся, просто вставай. Врач говорил, что хаотичные движения глаз – это лишь очередной симптом кортикобазальной дегенерации, но мы не представляли, что этот симптом будет так быстро прогрессировать, и не задумывались о его последствиях. Когда Мот пытался читать строчки с экрана, его глаза подергивались, вызывая ощущение морской болезни.