Его беспокойство в связи с последними событиями было куда более глубоким и неприятным, чем он позволил себе показать в разговоре с Бурым. Милейший Иван Захарович мог говорить правду о своей непричастности к творящимся на территории заповедника безобразиям, а мог и кривить душой. Выдвинутая им версия представлялась вполне правдоподобной – пожалуй, даже чересчур правдоподобной, а главное, слишком уж своевременно и к месту озвученной. О человеке с Лубянки, который года полтора назад навязал Якову Наумовичу свое покровительство, Бурко знал только понаслышке, и все его выводы, таким образом, были высосаны из пальца. О, конечно, Яков Наумович был с ними целиком и полностью согласен, поскольку, в отличие от украинского партнера, успел отлично изучить повадки и стиль работы этого лубянского упыря. Но все, что Бурый говорил об этом человеке, точно так же было справедливо и в отношении него самого. Он был активен, хитер, пронырлив и всегда хотел получать больше, чем у него есть. Черный рынок оружия, конечно, не резиновый, но и на нем время от времени появляются новые фигуры, ради завоевания места под солнцем готовые сбывать свой товар по бросовым демпинговым ценам. Если Бурый снюхался с кем-то из этих деятелей, у него вполне могло возникнуть желание избавиться от старых компаньонов и подгрести весь бизнес под себя.

Напрашивающийся вывод не блистал новизной: доверять нельзя никому. А в ситуации, когда непонятно, с какой стороны тебя ударят, но ясно, что ударят непременно, бить надо первым – если хватит сил, во все стороны сразу. А бизнес… Ну, что – бизнес? Всему на свете рано или поздно приходит конец. Вон, «Поляроид» загнулся и напоследок из процветающего, всемирно знаменитого предприятия превратился в ширму для обыкновенного мошенника. А какая была фирма! Главное – вовремя почувствовать, что идея себя исчерпала, и аккуратно, с наименьшими потерями отойти в сторону, пока в погоне за еще одним, последним долларом не лишился головы…

Яков Наумович Портной не откладывал дела в долгий ящик, особенно когда речь шла об его безопасности. Первый и единственный опыт пребывания в местах лишения свободы внушил ему стойкое к ним отвращение, возвращаться туда он не собирался и для того, чтобы этого избежать, был готов на многое – пожалуй, на все. В острых ситуациях он привык больше доверять своей интуиции, чем логике, и раздумывал, как правило, недолго. А подумав, сразу начинал действовать – решительно, точно, как хорошо отлаженный механизм, эффективно и беспощадно, как атакующий крокодил.

Первым делом, не вставая из кресла, он позвонил своей секретарше и велел узнать, каким рейсом вылетает из Москвы Иван Захарович Бурко. Пока секретарша этим занималась, он, не кладя трубку, подошел к сейфу, открыл его, порылся в потайном отделении и вернулся за стол с несколькими паспортами. К тому времени, как секретарша, закончив свои изыскания, сообщила, что поименованный гражданин вылетает рейсом на Киев через четыре с половиной часа, выбор был сделан. Глядя в приглянувшийся паспорт, Яков Наумович велел забронировать билет на этот же рейс на имя Иосифа Марковича Штейна – то самое, что значилось в документе. Выслушав заверения секретарши в том, что с билетом проблем не возникнет, он положил трубку и сделал микроскопический глоток из бокала в ознаменование первого маленького успеха на недолгом, но трудном пути.

В запасе у него было еще четыре с половиной часа – вполне достаточно, чтобы прямо из сырого, загазованного московского воздуха создать Иосифа Марковича Штейна. По замыслу он был скрипач – хрупкий еврейский юноша с точеным профилем, роскошной вьющейся шевелюрой и длинными, тонкими музыкальными пальцами. Скрипичный футляр, внутри которого так хорошо помещается разобранная на части винтовка, отвлечет внимание таможенников от тощей дорожной сумки. В футляре, разумеется, не будет ничего смертоноснее скрипки, а рамка металлоискателя, как обычно, не обнаружит среди нижнего белья и нотных тетрадей сработанные из композитных материалов детали пистолета. Бурый умрет в Киеве – большом, шумном столичном мегаполисе, где у него хватает деловых партнеров, конкурентов и настоящих врагов, давно жаждущих его крови. После него настанет очередь человека, которого он в свойственной ему уголовной манере называл штемпом. С этим все будет чуточку сложнее, но Жорик Айрапетян, которому предстоит сыграть роль скрипача Штейна – мастер своего дела, настоящий артист, и по возвращении из Киева за соответствующее вознаграждение в два счета уладит и эту проблему.

Поднявшись с дивана, Яков Наумович направился к выходу. Жорик Айрапетян, как всякий уникальный специалист, был не из тех, кого можно запросто вызвать по телефону. Установление связи с таким человеком – дело тонкое, требующее скрупулезного соблюдения ритуала. При нехватке времени, как сейчас, это бывает дьявольски неудобно, зато в случае провала никому не удастся обоснованно, на основании веских улик и неопровержимых доказательств связать имя столичного бизнесмена и благотворителя Якова Портного с личностью взятого под стражу киллера Айрапетяна по кличке Ара.

Открыв дверь, Яков Наумович остановился на пороге, с недоумением озирая короткий, тускло освещенный дежурными лампами служебный коридор: охранник, которому полагалось неотлучно находиться у входа в кабинет босса, куда-то запропастился. Хвост опустил глаза – охранник был на две головы выше него, и, имея намерение обратиться к нему со срочным приказом, Яков Наумович смотрел вверх, туда, где, по идее, должна была находиться широкая, красная и бессмысленная, как кусок свинины, физиономия телохранителя. Но и внизу, под ногами, охранника не оказалось. Там вообще ничего не было, кроме выложенного слегка шероховатой, под камень, керамической плиткой пола.

Якова Наумовича снова охватила тревога, которой оставалось всего ничего, чтобы превратиться в страх. С учетом обстоятельств отсутствие охранника выглядело не просто странно, а по-настоящему зловеще, и Хвост мгновенно пожалел об оставленном на столе пистолете. Он не имел привычки постоянно таскать на себе оружие, но сейчас, похоже, настал момент, когда оно могло-таки пригодиться – если не для использования по прямому назначению, то хотя бы для успокоения нервов. Конечно, Яков Портной – не какой-нибудь спецназовец, и в настоящей перестрелке толку от него немного. Но если сюда, в коридор, прямо сейчас ворвется банда быков Бурого со скорострельными штурмовыми пистолетами наизготовку, пальнуть пару раз для острастки и укрыться за бронированной дверью он успеет – было бы из чего палить.

Полутемный коридор начал стремительно наполняться рожденными живым воображением Якова Наумовича химерами. Он уже совсем было собрался вернуться к столу, вооружиться и вызвать по телефону подкрепление, когда где-то совсем рядом, заставив его непроизвольно вздрогнуть, послышался характерный шум воды, обрушившейся в унитаз из смывного бачка. Моментально успокоившись и забыв о своих страхах, Хвост с недобрым прищуром посмотрел на расположенную прямо напротив кабинета дверь сортира. Это был его личный, персональный туалет, запираемый на замок, ключи от которого имели только сам Яков Наумович да дежурный администратор. Последний под личную ответственность выдавал ключ уборщице, контролировал качество уборки и снова запирал священное место, где хозяин предавался возвышенным размышлениям. Охранник, таким образом, проштрафился дважды – да нет, трижды: самовольно покинул пост – это раз; где-то раздобыл дубликат ключа – это два; и, наконец, осквернил святыню, к которой не имел права приближаться на пушечный выстрел, – это три. Для публичной казни, пожалуй, маловато, но для позорного увольнения с волчьим билетом – в самый раз. Дело ведь не в сортире, а в самовольстве и пренебрежении прямыми должностными обязанностями…