Это миссия была очень важна — настолько, что сам Мори Танабэ, их командир здесь, хотел выполнить ее сам. Но главный из гайдзинов, Тиле, категорически ему запретил — «вы нужны мне здесь». Тогда командир сам назвал его, Юсио, как лучшего из оставшихся. В этом походе «Цеппелин» был забит истребителями, являясь по сути, не ударным а легким авианосцем, на которые обычно и возлагается ПВО эскадры. Сорок семь истребителей, считая три «сверхштатных», на палубе, взятых в запас. И пять пилотов-японцев, сверх летного состава палубной эскадры — те, кто изучал «мессершимитты».

Командир сказал — надо найти конвой. Который, если он, Мори Танабэ, прав, идет сейчас точно с запада навстречу. Доложить его место и скорость — ну а после все в руках богов. И постарайся все же вернуться, ты будешь нужен стране Ямато живым, для будущих сражений. Дистанции поиска двести миль, для этой модели «месса» предел, особенно с учетом того, что под самолетом подвешены топливный бак и 250-килограммовая бомба. На последнем настоял Такаши, считая, что самураю нельзя идти в бой безоружным. Он был очень хорошим пилотом и мог выжать даже из этого истребителя максимальную дальность, регулируя мотор и подбирая режим полета, скорость и высоту. Конечно, с подвешенным грузом «месс» еще больше терял в маневре. Но лишь трус скажет, что без оружия легче бежать!

Такаши дотронулся до рукоятки меча. Как смеялись немцы поначалу, видя что самурай берет с собой в полет эту бесполезную железку! Глупцы — только незнание спасло их от участи быть зарубленными на месте, ну что вы хотите от гайдзинов? У них есть лишь мечи, но никогда не было Мечей — каждый самурай знает разницу, что оружие, сделанное Мастером, отличается от утилитарной ремесленной поделки не только качеством — прочностью и остротой — но прежде всего тем, что Мастер вкладывает в изделие душу, дающую владельцу прибавку к силе, ловкости, мастерству, удаче — если дешевых мечей, выкованных ремесленниками, самурай мог сменить и пару десятков за свою боевую карьеру, то настоящий Меч столетиями переходил в роду от отца к сыну! Этот же Меч был сделан триста лет назад, для далекого предка Юкио — и самурай знал, что если он вернется домой живой, но без Меча, это будет много большим позором, чем смерть. А еще Такаши помнил что его отец, которого он никогда не видел, командир батальона императорской армии, ушедший на войну за полгода до его рождения и смертельно раненый в сражении с русскими большевиками под Читой, двадцать три года назад, последним своим приказом велел вынести с поля боя не свое тело, а этот Меч.

И потому Такаши знал — пока с ним Меч, он не умрет позорно. А смерти со славой самурай не боялся. Как рассказывал ему наставник, обучавший его благородному искусству фехтования, славную историю времен Корейской войны эпохи Хидэеси. Одному самураю в битве отсекли ногу ниже колена, но он перетянул рану поясом, и оперся обрубком на труп убитого им врага. Враги набегали спереди, самурай их рубил, когда выросла гора трупов, враги должны были обегать сбоку — а самурай их рубил. Враг подбегали сзади — самурай их рубил. Наконец, когда куча мертвых тел возвышалась уже со всех сторон, враги должны были заскакивать на нее — а самурай их рубил. Куча становилась все выше — и наконец самурай умер стоя, задохнувшись под горой трупов убитых им врагов. И это была самая достойная смерть для самурая, намного более почетная, чем умереть на склоне лет в своей постели.

Пока что от руки Такаши умирали гайдзины. Двенадцать самолетов, сбитых им раньше, от Цейлона до Рабаула, и четырехмоторный патрульный бомбардировщик с британскими опознавательными знаками, попавший ему в прицел неделю назад. Тридцатимиллиметровая пушка была гораздо сильнее привычного вооружении «зеро», и теперь Такаши мечтал, чтобы когда он вернулся домой, ему в прицел попал В-17, и не один, а целый десяток гайдзинов падали бы в море. Но для этого надо было в совершенстве овладеть самолетом. Что ж, для самурая, учиться владеть оружием, это и долг, и честь! Самолет был с немецкими опознавательными знаками, другого на борту «Цеппелина» не нашлось, а перекрашивать на один полет было глупо. К этому Такаши относился философски — когда-то, чтобы спасти Японию, пришлось одеться в европейский мундир, значит это чести не марает.

Вот уже и пустой топливный бак, кувыркаясь, полетел в воду — треть топлива выработана, а конвоя все еще нет. Юсио внимательно оглядывал горизонт, не зная, что приговор ему уже вынесен, его самолет уже блеснул отметкой на экране чужого радара, с дальнозоркостью которого не мог сравниться острый самурайский глаз. И целых восемь «хеллкетов», взлетев с палубы «Монтерея», шли ему навстречу — и командир эскадрильи решил «потренировать парней», вылетел лично. Американский радар SK на предельной стомильной дистанции давал погрешность в несколько миль, но в ясный солнечный день это не имело значения — выйдя на большой высоте в указанный район, американцы быстро обнаружили самолет Такаши, и бросились в атаку.

Командир эскадрильи был очень самоуверен. Потому что был и в самом деле хорошим пилотом, тактиком, командиром — но еще не имел никакого боевого опыта. Нас восемь на одного, так зачем мудрить? Как сказал какой-то там древний грек, пришел, увидел, победил — сейчас завалим этого, и домой! Зачем изощряться, заходить со стороны солнца, атаковать с разных сторон — просто постреляем по мишени! Нас же восемь!

Такаши тоже увидел врагов. И что немаловажно, успел заметить курс, каким они пришли. Восьмером на патрулирование не летают — значит, эти янки шли за ним, что такое радары, ему уже было известно. Но он еще не выполнил задание, не обнаружил конвой, не доложил — значит, умирать ему было нельзя! Он толкнул от себя РУД, выводя мотор на максимальную мощность. Янки разделились, четверка осталась вверху, а четверо пошли в атаку — не слишком опытные пилоты, начали стрелять с чересчур большой дистанции, Такаши сумел увернуться, сначала скольжение, затем полубочка, и вниз, с разгоном. Два американца вцепились все же ему в хвост, и тогда Юкио, пытаясь оторваться, сделал какую-то напрочь неправильную, «кривую» фигуру пилотажа (если бы он знал, что только что открыл один из приемов русского аса Покрышкина, то был бы удивлен). Ведущий «хеллкет» успел проскочить вперед, а ведомый четко вписался в прицел, и тридцатимиллиметровый снаряд накоротке, это страшно, и попал наверное, не один — у янки просто отлетело крыло, и он закувыркался вниз, летчик выпрыгнуть не успел, по крайней мере, Такаши этого не видел.

Американцы обозлились. Спасало лишь, что у них явно не было боевого опыта — пилотировали хорошо, но иногда мешали друг другу, не умели еще координировать работу четверок и пар. Или же наваливались толпой, четверо одним строем, увернуться от такого было легче. Юкио крутился, как никогда, было бы легче, если сбросить бомбу, двести пятьдесят кило лишнего груза — но он знал, что у этих «радиоискателей» дальность действия небольшая, всего несколько десятков километров, а значит конвой совсем рядом! И трудно, но можно еще потерпеть, и бросить уже не в океан, а по цели — еще немного, еще чуть-чуть. Он крутился, оттягивая бой в направлении, откуда прилетели американцы.

Как его не сбили, знают одни боги. Или же они были явно на его стороне — Такаши ощущал упоение боем, полное единение с машиной, он видел всю картину вокруг, мысли работали вдвое, втрое быстрее — наверное, это и есть сатори, о котором он много слышал, но ни разу еще не испытал? Не просто бой — а тот, на который поставлено все. Как у одного из тех ста самураев, которые по легенде, встретили в поле десять тысяч врагов, и шли на последний свой бой с радостью, что сейчас погибнут, и попадут в волшебные сады солнцеликой Аматерасу — ведь для этого нужно всего лишь убить побольше врагов, а их много, хватит на всех, и гнаться за ними, искать не надо, сами навстречу бегут. Он уже не сможет вернуться, стрелка бензиномера показывает много меньше половины, в бою мотор жрет горючее в разы быстрее. Но до конвоя хватит, ведь не может же он быть слишком далеко!