Когда пять лет назад Акуцу попал в отдел городских новостей, ему был всего 31 год, но он уже чувствовал себя утомлённым. Однако с тех пор самым большим несчастьем, которое ему пришлось испытать, были два неудачных романа. Акуцу считал, что даже если ему придётся продолжать прозябать в отделе культуры, по крайней мере, это возможность беззаботно проводить время в провинциальной редакции. Иногда в барах ему задавали вопросы: «Почему ты стал журналистом?», «Что ты хочешь сказать миру?», но он научился умело уходить от ответа. И хотя родительский дом не был моделью его идеального дома, он, как примерный сын Акуцу Масаси, сейчас получал удовольствие от тающего во рту мяса.

Ему отнюдь не претила идея жить так же, как отец. Район Китаку в Кобэ… Хотя он находился в черте города, но готовый дом площадью 50 цубо стоял неподалёку от горы Рокко,[56] в очень живописном месте. Конечно, время накладывало на него свой отпечаток, однако если один раз в несколько лет проводить частичный ремонт, то жаловаться будет не на что.

— Эй-тян, ты же завтра едешь в командировку в Токио? Когда тебя уже освободят от этого дела? — Кэйко, как и все матери, больше всего беспокоилась о здоровье сына.

Акуцу, глотнув пива, покачал головой.

— Проект должен завершиться в конце года, поэтому нужно будет поднапрячься, и тогда освобожусь. Мне действительно не повезло…

— Кстати, мы же переехали в этот дом как раз в год, когда произошло всё это с «Гинга-Мандо».

Отец произнёс эти слова без всякого умысла. Мама, словно что-то припомнив, кивнула в знак согласия с мужем.

— Рядом с общественным центром тогда была дешёвая кондитерская. Сейчас-то её уже нет… Ты часто покупал там сладости «Мандо». Помню, как я испугалась, когда всё это случилось…

— Я вот совсем не помню. А что-то ещё у вас в памяти осталось?

Родители задумались.

— Знакомый друга подрабатывал на заводе «Мандо»; так его уволили за то, что отравленные сладости раскладывал, — с сочувствием в голосе сказала мама.

— Да, это была неплохая задумка — писать письма на кансайском диалекте, — с удовольствием добавил отец.

Акуцу упомянул, что угрозы получали шесть компаний. Родители, словно пытаясь вспомнить, чуть слышно говорили: «Да, наверное».

Хотя всё это произошло в Кансае, вероятно, для обычных людей те события уже покрылись пылью времени. С другой стороны, Акуцу представил немого свидетеля тех событий — стоящий на берегу реки Кагава склад с инвентарём для борьбы с наводнениями — и в который раз подумал, что дело «Гин-Ман» — совершенно реальное преступление. Что же в нём так зацепило его? Акуцу не находил объяснения тому состоянию возбуждения, в котором находился.

Он одним махом выпил полстакана пива, и в нём снова проснулся журналист. «Ну что ж, завтра в Токио… Удастся ли что-нибудь раздобыть?»

Двери лифта открылись, и перед его глазами возник ресторан.

Вход в здание в японском стиле представлял собой черепичный навес; с обеих сторон от него свисали белые фонари, на которых было написано название заведения. За распахнутой дверью виднелись закрывающиеся на ключ ящики для обуви и кассовый аппарат. Обычная народная идзакая.[57]

Возможно, из-за того, что было весьма непросто договориться об интервью, а также из-за волнения по поводу того, что придётся соприкоснуться с незнакомым миром биржевых спекулянтов, Акуцу находился в подавленном состоянии. У подошедшей к нему с улыбкой молодой девушки он уточнил:

— Есть заказ на имя господина Татибана?

Девушка раскрыла папку, которую держала в руках, и перелистнула одну страницу.

— Да. Вас ждут.

— Как? Уже пришли?

— Да. Я провожу вас.

До назначенного времени оставалось ещё десять минут, но, похоже, человек, пришедший на встречу, был сверхпунктуален.

Акуцу не смог найти автора статьи, имевшейся у Мидзусимы, поэтому решил, что вполне может подойти человек, который хорошо разбирался бы в этой теме и был бы в курсе перипетий биржевой битвы накануне образования «пузыря», но подходящей фигуры всё не попадалось. В конце концов коллега из экономического отдела главной редакции в Токио, использовав свои каналы в еженедельном журнале, нашёл некоего Татибану, с которым и предстояла сейчас встреча.

— К вам пришли.

Несмотря на то что это была комната в японском стиле с хориготацу,[58] она не являлась приватной, и перегородками там служили обычные ширмы. К счастью, рядом никого не было, а чуть подальше шумела группа студентов. Вполне подходящая обстановка, особенно если разговор выйдет сомнительным для посторонних ушей.

— А, ну здравствуйте…

Рядом с ширмой сидел мужчина настолько большой, что его можно было назвать гигантом. Но, несмотря на такое своё телосложение, он ловко поднялся.

— Извините, что вызвал вас сегодня…

После обмена визитками они некоторое время не могли определиться, кто займёт почётное место, но в конце концов Акуцу уступил настойчивости своего визави, указывавшего на собственные габариты, и опустился на дзабутон около стены.

— Вы сейчас работаете в торговой компании? — держа в одной руке визитку Татибаны Юкио, спросил он.

Татибана махнул толстой рукой. Под названием компании, по которому невозможно было определить, крупная ли она или мелкая, была указана должность «консультант».

— Это маленькая фирма, ею управляет мой друг. Должность номинальная. Ведь я уже отошёл от дел.

— Но по возрасту вам ещё рано…

— Да нет, мне уже пятьдесят семь.

Считается, что полные люди выглядят старше, но округлость Татибаны, наоборот, скрывала его возраст. Несмотря на то что в его коротких волосах проглядывала седина, лицо было гладким.

— Татибана-сан, вы работали в брокерской фирме, не так ли?

— Да. Уволился, когда мне исполнилось пятьдесят. Здоровье стало подводить. В Кабутотё всё очень жёстко, поэтому, наверное, можно сказать, что я немного утомился. Тем не менее и до и после «пузыря» я был в гуще событий и, думаю, в целом смогу ответить на ваши вопросы.