И, хотя Алисса ничего не говорит, она так же напугана отключением электричества, как и ее младший брат. Как, собственно, и я.

– Мне нужно уйти, – повторяю я. – Но только на минутку. Проверю, как там мои родители – и назад.

А потом подхожу к Алиссе – совсем близко. В наступившей темноте ее лица я не вижу, но это и лучше. Я говорю:

– Я знаю, ты сможешь о себе позаботиться сама, и я тебе здесь не нужен. Но даже если и так, со мной тебе будет лучше и легче пережить эту ночь.

– Хорошо, – говорит Алисса. – Я только хотела сказать… То есть ты не должен думать…

Я знаю, куда она ведет, и избавляю ее от необходимости говорить то, что у нее на уме.

– Алисса, – качаю я головой, – то, что я решил остаться здесь на ночь, ничего не значит. По крайней мере, для тебя. И не бери это в голову.

Она облегченно вздыхает.

– Спасибо, Келтон, – говорит она и добавляет: – Если это что-нибудь и значит, так только то, что тебя официально лишили титула «жуткого парня, живущего по соседству».

– Ты считала меня «жутким»?

Алисса пожимает плечами:

– Типа того.

Я стараюсь понять.

– Ну что ж, – говорю я наконец, – типа, так и было.

И ухожу, напомнив, чтобы они обязательно заперли за мной дверь.

Мой дом – настоящий маяк в кромешной темноте. Независимый от городской инфраструктуры, полностью самодостаточный. Мать спит на кушетке, отец, все еще в гараже, продолжает сварочные работы. Они и не знают, что в нашем районе вырубилось электричество. Но я не пристаю к ним с разговорами, потому что сказать мне нечего. Оставлю в своей комнате записку, что проведу ночь в доме Алиссы, чтобы помочь ей, пока не вернутся родители. Моей матери это понравится, потому что это лучше, чем резаться всю ночь в видеоигры с парнями, считающими, что дезодорант придуман для индейцев. Отцу мое отсутствие не понравится, но он вряд ли заявится, чтобы забрать меня домой. Конечно, поутру он непременно выскажется по этому поводу, но я как-нибудь выкручусь.

Кладу записку на подушку и, забравшись рукой под кровать, сразу нащупываю то, что мне нужно. Это черная металлическая коробка. Открываю ее, и во всей своей красе моему взору является серебристого цвета «Руджер» сорок пятого калибра. Наполняю патронами магазин, стараясь не поддаваться очарованию оружия – тем, как отражает свет лоснящийся серебристый ствол, цветом и тоном резко контрастирующий с черной матовой рукоятью, без остатка поглощающей свет…

Благодаря своей двойственной природе оружие совершенно. Сочетание светлого и темного. Сегодня я тоже существую между двумя этими полюсами. И это правильно, если я вживаюсь в роль первой линии защиты для Алиссы и Гарретта. Засунув пистолет за ремень, я спешу спуститься по лестнице и вернуться к Алиссе, но то, что я вижу, выйдя из дома, заставляет меня замереть.

Хотя улица и стоящие на ней дома из-за наступившей темноты погрузились во мрак, в свете луны я вижу столпившиеся перед нашим домом неясные фигуры. Почти все соседи вышли из своих жилищ, чтобы подивиться на свет, струящийся из нашего дома – как мотыльки, зачарованные пламенем костра. Обеспечив себе независимый источник электричества, мы стали предметом зависти соседей. И одновременно превратились в мишень. И вот я стою в дверях, и порог нашего дома, на котором я нахожусь, отделяет ту жизнь, которую мы вели раньше, от лежащего впереди будущего. Я смотрю на людей, а в ответ сотня глаз вперились в меня и в наш дом.

И мое сердце уходит в пятки, потому что я не знаю, чьи глаза обращены ко мне – овец или волков.

8) Алисса

Утром я просыпаюсь под омерзительный звук цифровой симфонии – это будильник на моем телефоне, которому чудесным образом удалось не разрядиться. Время пять сорок пять утра. Восход солнца. Поначалу я не могла заснуть – в каждом звуке мне слышались либо шаги родителей, либо шум, производимый грабителями. Но не случилось ни того, ни другого. Дважды я спускалась вниз и видела, как Келтон, словно бойскаут, читает книжку при свете фонарика и одновременно сторожит дом от несуществующих плохих парней, которые, как он уверен, сей же час начнут разбивать наши окна и проникать внутрь, чтобы вдоволь напиться кровушки из наших вен. При свете дня все, чего мы боялись ночью, кажется полной глупостью.

За исключением того обстоятельства, что родители наши так и не вернулись. И никакой солнечный свет не отменит этого факта.

Гарретт, который, как настоящий мачо, настаивал на том, чтобы спать в своей комнате одному, в конце концов, перебрался ко мне. Теперь он спит и видит во сне то благословенное место, где единственной заботой является необходимость накормить Человека-паука и бесчисленных покемонов, явившихся к нему на обед. Или что там еще снится десятилеткам? Я не бужу брата, а, выскользнув из постели, направляюсь вниз.

Втайне я надеюсь, что родители уже вернулись и просто не захотели нас будить. Но – увы! Мне не повезло. В гостиной на диване сопит носом Келтон. Ну и охранничек! Впрочем, он ведь собирался разбудить меня несколько часов назад, чтобы я его сменила. Он не стал этого делать, продежурив, сколько смог.

И тогда я вижу пистолет. Он лежит на столе, словно является частью декора гостиной: лампа, семейный портрет, пистолет. Очевидно, Келтон спрятал его, когда вернулся вчера из дома, зная, что мне это не понравится. И мне это действительно не нравится. Не вернуть ли ему статус «жуткого соседского парня»? Хотя на сей раз усугубим: «жуткий соседский парень с пушкой».

Я беру пистолет и понимаю, что он гораздо тяжелее, чем я думала; а потом у меня слегка сносит крышу, когда я вспоминаю, что никогда до этого не держала в руках оружия. С помощью такой штуки можно прервать чью-либо жизнь. Я кладу пистолет на место, но отодвигаю от Келтона чуть в сторону. После чего бужу его.

Келтон просыпается и мгновенно вскакивает на ноги.

– Что такое? Что случилось? Все в порядке? Я что, заснул?

– Все нормально, – говорю я. – И ты действительно заснул. А теперь ты вынешь патроны из этой чертовой штуки.

Келтон смотрит на меня, потом отворачивается.

– Там нет патронов, – говорит он. – Магазин у меня в кармане – я не идиот.

– Присяжные все еще в сомнениях, – качаю я головой и протягиваю руку:

– Дай-ка мне.

Нехотя Келтон отправляет руку в карман и отдает мне магазин с патронами. И хотя мне страшно не хочется этого делать, я кладу их в карман. Пусть уж лучше лежат у меня, чем у него. Снова смотрю на пистолет, и ярость переполняет меня.

– Я участвовала в демонстрациях против оружия, – говорю я. – Как ты мог принести это в мой дом?

– Это были демонстрации против наступательного оружия, – говорит Келтон, и голос его звучит более спокойно, чем мой. – И я с уважением отношусь к твоим убеждениям. Но это – оружие оборонительное. Не исключено, что нам придется защищать себя.