тяжело дышала. Я проглотил стоявший в горле ком, что создавал раздражающую боль. Я ненавидел эту картину, но не мог оторвать от нее взгляд. Будто специально мозолила глаза, чтобы стать еще злее.

Я перестал спать вовсе.

***

Теперь я проводил в школьных стенах целую ночь. Я знал, что это полное безумие. Адекватная частица меня молила бросить все и оставить эту затею, но уже не мог. Пути назад не было. Она будто растворилась в текстурах и стала недоступной.

В моих руках склянка с «Забвением». На поясе стальной меч, оставшийся от очередного квеста Васильева с поимкой куриц. Да, это не пресловутое серебро, которое без остатка избавляет от нечисти, но все же лучше, чем сражаться голыми руками.

Я шел по зову сердца.

Я знал, что он явится именно сегодня.

Я чувствовал, что он готов быть побежденным.

В моей голове проворачивались слова Антона, адресованные Маше: – «А Илья у нас – избранный! Да, ему с самого детства пророчили, что он должен стать спасителем мира». Я специально запомнил все слово в слово. Сам глумится надо мной, да еще и мою принцессу развращает. Ублюдок. Я докажу вам всем, что я тот, кем являюсь на самом деле. Сейчас пророчество сбудется.

Я душил возникающие сомнения всеми оставшимися силами. Я пытался сделаться мертвым, чтобы больше ничего не осталось от былого меня.

Пройдя небольшую территорию, я почувствовал, как мелкая дрожь бежит по телу. Это страх. Я бессознательно и боюсь его и хочу увидеть. Я чувствую его глаза, пылающие ярким огнем, как два камня драгоценного граната. Две искры в темноте. Эта черная дымка, напускающая неприятный холод.

Я все шел и шел. Путь казался мне таким долгим.

[Чего же ты ждешь?…] – отчетливо услышал я.

Я вспомнил, как впервые услышал это. Это было после встречи с Машей… Точно…

Я так и не понял, как она связана с предвестником конца.

Перед моими глазами возникла та знакомая картина. Они смеются. Им весело. Они улыбаются, не замечая меня. Им хорошо без меня. Им хорошо там, где меня нет. Вот откуда эта боль в груди.

Все это время из меня не вырывался Зверь, он не был закован пленом моего измученного сердца. Это была боль, ее олицетворение. Она пыталась сделать выплеск, но я удерживал ее всеми силами. Буквально наслаждался этими душевными терзаниями.

Я крепко сжал склянку.

«Я могу закончить все это, просто посыпав этим «пеплом» голову»

Откупорив затычку и занеся зелье над головой, я остановился. Было непросто решиться на такой шаг. Что-то мешало. Наверное, мне есть что терять. Я еще не лишился всего.

Снова опустил руку. Вот же – избавительное испарение волшебной жидкости. Я с шумом выдыхал воздух и кусал губы. Еще одна попытка.

[Она тебя не любит…] – сказал мне голос из темноты, – [Она тобой играется, как все эти. Они все одинаковые. Ты знаешь это…]

Да, точно, я всегда знал это…

Что же я творю? Я схожу с намеченного пути. Какой позор!

Я, не побрезговавший пойти в зоопарк, упорно тренировавшийся и заключивший сделку с духом-мошенником, вот так просто сдаюсь. Что бы на это сказал мой отец? Черт, он еще не знает о пропаже артефакта…

Ничего, я смогу осуществить задуманное и без него. Я докажу ему, что способен на это и без всякой имбы.

Интуитивно, я вынул меч. Если сражаться надо будучи мертвым, то я согласен умереть. Я порезал палец. На пол капала яркая красная кровь, похожая на тот сок, что разливают в столовой.

Зверь почуял мою приманку.

Мгновение спустя я почувствовал неприятный холод, последовавший по моей спине. Кожа моментально огрубела. Мерзли руки, но температура в здании не менялась.

Он стоял передо мной. Большой, черный, вселяющий страх.

Он смотрел на меня сверху вниз.

Глава 5

Я сидел на уроке геометрии и пытался вникнуть в заданный материал. Попытка была тщетной.

Занятия шли своим чередом. Коридоры были заполнены учениками. Их голоса сливались в шум, что заполнял вакуум их разума. Нет больше ни цели, ни средства для их достижения. То, что трескалось – сломалось окончательно.

– Ты какой-то сам не свой. – Сказала Полина, сидевшая впереди меня. Она обернулась в мою сторону, подпирала ладонями лицо и мечтательно смотрела на меня. – Что-то случилось?

Я пялился в тетрадку, на листах которой были записаны нерешенные задачи и щелкал механическую ручку: – Нет, все как всегда.

– Странно, но ладно. Слушай, а ты любишь детей?

– Почему такой внезапный вопрос.

– Да так, кое-что одна птичка нашептала интересную мысль. Вот, решила спросить.

– Нет, не люблю. Они сейчас все какие-то развращенные. Говорят невнятные слова. Ну, там… кринж, поридж, рофл.

– Хм, звучит, как эльфийский жаргон.

– Да, какая-то развращенная глупость. Осуждаю такое поведение.

Мы некоторое время сидели в молчании.

– А вообще мне досадно слышать это. Не любить что-то, просто потому что не понимаешь. Как-то… однобоко, что ли? Ты рассуждаешь как старик. – Я молчал. – Да и вообще, разве тебя не любят родители? Ты ведь тоже когда-то был ребенком…

Спокойствие рассеялось в ту же секунду. Донесся звук упавшей на пол ручки. Этот вопрос сработал как бомба замедленного действия. Я резко встал, опираясь о парту, и испепелял ее взглядом.

– Да, что ты, черт побери, понимаешь, избалованная сучка?!

Ее глаза тут же увлажнились. Все, кто был в кабинете, косо смотрели на меня. Видимо, сделали свои поверхностные выводы, вырвав мои слова из контекста. Они порицали мой порыв эмоций. Я выбежал из кабинета, не желая слушать притворную истерику.

По дороге я снова чуть не сбил Ларису. Она, заливаясь краской, пыталась со мной полюбезничать, но я отвечал кивками. У меня нет времени на ее скучную болтовню. Да и отголоски несбывшегося желания все еще отдавались во мне.

Апрельский дождь! Апрельский, сука, дождь! Весь мир направился против меня! Я только-только забыл все это, какого черта мне об этом напоминают снова и снова!

***

– И ты пришел снова…

– Будто ты этого не знал!

На самом деле я шел домой, но на полпути одумался. Мне нужна поддержка. Получить ее не от кого. Ноги сами привели меня к Зеркалице. Какая ирония…

– А платы, я смотрю, у тебя нет.

– У меня есть я.

– Ох… душу, стало быть, желаешь отдать? Да тебе от силы лет семнадцать. Ты пережил не так много. Какую историю ты в себе хранишь? Ты даже не сражался толком. Худ, слаб, жалок. Слишком пресен в качестве платы.

Я даже