Махнув запястьем, Сарай отправила их в воздух. Ее птичка тут же испарилась – иллюзия не могла существовать отдельно от своего творца. А Лазло отправил всю свою стаю искать новые насесты и обездвижил их.

– Как это работает? – заинтригованно спросил он у Сарай. – Вся эта трансформация. Есть ли какие-то пределы?

– Только пределы воображения, как я понимаю. Сам скажи, – показала на себя. – Что мне изменить?

– Ничего, – улыбнулся он. Сама мысль казалась абсурдной. – Ты идеальна, как есть.

Сарай зарделась и потупила взгляд. Они неосознанно – или нет – брели по комнате в направлении закутка позади гардеробной, где пряталась кровать Сарай.

– О, даже не знаю, – сказала она. – Как насчет крыльев? Или хотя бы одежды, которая никогда не принадлежала богине отчаяния.

– Должен признать, – начал Лазло, украдкой поглядывая на ее розовую сорочку, – мне очень нравится эта одежда.

Его голос потеплел. Скулы Сарай тоже.

– Имеешь в виду это белье?

– Так вот что это? – невинно поинтересовался он. – Я и не знал.

Сарай фыркнула. Коснулась его рукава:

– Вижу, ты тоже сторонишься нарядов богов.

– Могу переодеться, если хочешь. Я видел камзол, который, я почти уверен, полностью сшит из крыльев жуков.

– Да ладно, – отмахнулась Сарай. – Как-нибудь в другой раз.

– На какое-нибудь официальное мероприятие.

– Именно.

Они миновали дверь в гардеробную и приблизились к закутку, где скрывалась кровать. Она была очень аккуратненькой и узкой.

– Есть еще один момент, – застенчиво начала Сарай.

Лазло увидел, как она обводит поверх шелковой сорочки кольцо вокруг пупка.

– Да? – едва слышно прошептал он. Юноша сглотнул и посмотрел ей в глаза.

– Ты знаешь об элилитах?

– Татуировках?

Он знал, что рисунки наносили на животы девочкам Плача, когда у тех начиналась менструация. Лазло никогда их не видел, только очертания, выгравированные на броне тизерканок.

– Я всегда хотела себе такую, – призналась Сарай. – Я часто видела их у девушек. В смысле в городе, посредством мотыльков. Они лежали на кроватях и обводили рисунок пальцами, и в их снах я чувствовала, что они изменились, будто перешли какую-то черту и уже никогда не будут прежними. У снов есть аура. Я чувствовала то же, что и они, и элилит делала их… могущественными.

В юные годы Сарай не понимала этой силы. Но теперь начала ее постигать. Плодовитость, сексуальность, потенциал, способность создавать и вынашивать жизнь: это женская сила, и чернила чествовали их, связывая со всеми праматерями, жившими за сто лет до них. Но элилиты подразумевали нечто большее, чем плодовитость. Сарай это чувствовала. Они представляли зрелость, но не только в физическом плане. Еще они олицетворяли владение собой – переход из детства, когда тебя создают другие люди, к возрасту, когда ты можешь сам делать выбор и формировать себя самостоятельно.

Тогда Сарай призадумалась: какую форму выбрала бы она, будь у нее воля?

За эти годы она повидала много татуировок: цветы яблони и венки ромашек, крылья серафима и руны, обозначавшие древние благословения. С тех пор как Эрил-Фейн освободил Плач от богов, самой популярной была змея, проглатывающая собственный хвост: символ разрушения и возрождения.

– И как бы она выглядела? – полюбопытствовал Лазло.

– Не знаю. – Встретившись с ним взглядом, Сарай прижала ладонь к его груди и легонько толкнула. Прямо позади стояла кровать. Лазло не было места для отступления, так что ему пришлось опуститься, как Сарай и планировала. Матрас был ненамного выше пола. Теперь перед глазами Лазло оказались ребра Сарай, и ему пришлось откинуть голову, чтобы видеть ее лицо. Тогда она прошептала, словно рассказывала секрет: – В ту ночь, когда махалат изменил нас, у меня была татуировка.

Туман, обращавший в богов и монстров. Он окрасил Лазло в голубой, а ее в оливковый – человек стал богом, а богиня человеком, поэтому цвет их переплетенных пальцев поменялся местами. И частью нового тела Сарай стала элилит.

– Правда? – удивился Лазло. – И какая?

– Не знаю. Я просто чувствовала, что она там. – Когда явился махалат, Сарай позволила внутренней части своего «я» выбрать метаморфозу. Она и выбрала узор татуировки. – Я же не могла посмотреть. – Девушка сделала вид, будто задирает подол сорочки, чтобы заглянуть под нее.

– Уверяю тебя, я был бы не против.

Парочка рассмеялась, но воздух между ними будто насытился электричеством. Сарай все еще медленно рисовала пальцем круг вокруг пупка, ее взгляд не отрывался от Лазло, и он увидел, как ее улыбка превращается в нечто иное. Она поймала зубами нижнюю губу… и слегка закусила ее.

– А сейчас она есть? – поинтересовался Лазло. Движение ее пальца гипнотизировало юношу. Он едва слышал собственный голос.

Сарай кивнула, и они тут же ощутили остроту мгновения. Все мысли сосредоточились на коже Сарай под сорочкой. Ладони Лазло разгорячились. Лицо тоже. Секунду назад девушка делала вид, будто задирает сорочку, но сейчас и пальцем не повела. Вместо этого сделала небольшой шажок к Лазло. Она и раньше стояла достаточно близко. Ее бедра слегка подались вперед, и он понял, чего она желает. Юноша задал немой вопрос одним взглядом, едва осмеливаясь сделать вдох.

В качестве ответа Сарай подошла еще ближе.

Лазло протянул к ней руки. Они казались одновременно тяжелыми и легкими, а на кончиках пальцев чувствовалось едва заметное покалывание. Он обхватил девушку коленями, прямо у кромки сорочки. На ощупь ее кожа была как горячий трепещущий бархат, и она быстро покрылась мурашками, пока Лазло медленно, о, до чего же медленно, проводил руками вверх по бедрам.

Сорочка, собираясь на его запястьях, поднималась на миллиметр за трепетным миллиметром.

Он едва дышал. Это совершенно новая территория: его руки, ее ноги. А затем… выпуклая плоть над ними, кружевная кромка нижнего белья, волна талии.

Сердца Сарай превратились в пару бабочек, порхающих в танце. Ладони Лазло скользнули по тазовым косточкам и продолжили подъем, собирая шелк вокруг ее талии, чтобы выявить секрет под ним: нижнее белье, милое и невесомое, а над ним – лишь плоть. Округлость живота, выемка пупка…

Лазло никогда не видел женский пупок, но его очаровывал голубой, темнеющий до фиолетового в крошечном идеальном вихре, и выведенная вокруг него элилит.

Настоящие татуировки рисовали чернилами из сосновой коры, бронзы и желчи. При нанесении они выглядели черными, но с годами блекли до охристого. Элилит Сарай была не черной и не охристой, а блестела серебром, что вполне устраивало их обоих. Она не изображала ни цветов яблони, ни рун, ни змею, проглатывающую собственный хвост.

– Она идеальна, – произнес Лазло хриплым и низким голосом.