— Андрюха, детей пожалей!

— Детей пожалею, — отвечает Малышев и бьет Габаева ножом, чтобы надежно обездвижить.

Уже полчаса Малышев держит оборону. Дом вовсю полыхает. Ведьмаки оробели и боятся соваться на выстрелы. Из подпола уже не слыхать Липатовых — сгорели.

Нечисть прячется за кустами. Малышев изредка палит на бегающие голоса. Он видит, как подъехала желтая с голубым машина, вылезает участковый с пистолетом в руке.

— Милиция, не подходи, ради Бога! — кричит Малышев. — Уезжай!

— Брось ружье, Малышев! — орет участковый. — Не стреляй!

Он приближается, Малышев на всякий случай переспрашивает: — Ты кто?

— Раб Липатова! — скалится участковый.

— Тогда умри! — Малышев нажимает на спусковой крючок. Ружье грохает, милиционер падает лицом вперед, и Малышев закрепляет нечисть ножом. Подкатила «скорая помощь» и еще две милицейских машины.

Малышев палит дуплетом по «скорой», спрашивает:

— Я кого-нибудь убил?

— Нет, ранил! — отзывается мертвый милиционер. — Гад! Липатовых пожег!

У Малышева в стволах заклинивают отстрелянные гильзы. Пока Малышев выковыривает их, сзади подкрадываются милиционеры. Малышев загоняет в стволы патроны, но выстрелить не успевает. Его валят с ног, отнимают ружье и в ярости лупят сапогами по голове. Малышев слышит голоса:

— Хватит, хватит! Глаза повредите!

К лицу Малышева тянутся цепкие руки, и свет навсегда меркнет.

* * *

Нас в семье двое детей, я и сестра моя Вероника. У сестры в классе училась Марина Липатова, она с Вероникой за одной партой сидела. Их, Липатовых, было пятеро: отец с матерью, Марина и двое ее братьев, но братья, они были старше меня на пять и семь лет, и я с ними не дружил. Мы между собой были просто знакомы, как и с Мариной. В Пресненском школы не было, они ездили в нашу восьмилетку. Вообще с Липатовыми мало кто дружил. Марина была младше меня на три года и меня знала как брата ее одноклассницы. В школе я Марину не замечал, и до армии тоже, она еще маленькая была, а я считался самым видным и у нас в поселке, и в Пресненском. На меня многие хорошие девушки заглядывались. Но я ни с одной серьезно не встречался. Вероника мне говорила, что я очень нравлюсь Марине, а я лишь смеялся — мало ли кому я нравлюсь. Отслужил я армию, вернулся и на танцах увидел Марину — ей восемнадцать лет исполнилось. И что-то со мной произошло. Я словно ее заново разглядел. Мы с ней разок потанцевали, и она мне очень понравилась. Я к ним пару раз в Пресненское заехал. Снова с ней на танцы сходил в наш клуб и прямо только о ней стал думать и говорить. Мне мои родители сказали, чтобы я с Липатовской дочкой не путался, это плохая семья, они ворожат, но я сказал, что мне Марина нравится и я буду делать так, как считаю нужным. И чем больше отговаривали родители, тем сильнее к ней тянуло. Я прямо среди ночи поднимался, садился на мопед и ехал в Пресненское увидеть ее. Я сказал Марине, что хочу на ней жениться. Она согласилась и засмеялась. Когда у нас в поселке узнали, что я женюсь на Липатовой, меня осуждали. А я злился и говорил, что у нас с Мариной все будет хорошо. Мои родители были очень против, что мы поженились. Я с ними из-за Марины поссорился и переехал жить к Липатовым. На работу устроился на вагоноремонтный завод. Мне предложили комнату в малосемейном общежитии. Я сказал Марине, что мы в город переезжаем. Она сразу не захотела, и ее родители возражали, так что я какое-то время ездил в город на мопеде. И еще я поступил в строительный техникум на вечернее отделение. Днем работал, вечером учился, потому что решил поступить в институт на инженера. Мне было трудно всякий раз из поселка добираться. И я настоял, чтобы Марина ко мне переехала. И вот когда мы в городе жить начали, я стал по-другому на нее смотреть, слово бы прозревать. И то, чему раньше я не придавал значения: как она ко мне относится, ругается на меня, что я лишь работаю и учусь и ей внимания не уделяю, — все это я отмечал и задумывался, как же меня угораздило сойтись с такой женщиной, которая меня не понимает. И я обратил внимание еще: только мы сильно поругаемся, на следующий день приезжает тесть или теща и еду привозит. Я домой приду, покушаю, и вроде опять все нормально, я люблю Марину и готов с ней жить и терпеть ее. Но в целом жили мы плохо, через день точно собаки грызлись, и так на протяжении года. Я даже думал, как с такой женой детей заводить? Все силы свои направлял на зарабатывание денег, старался хорошо в техникуме успевать, а Марина учиться не хотела, работала нянечкой сутки— трое, а в свободное время меня скандалами мучила. И вот однажды случилось такое, что заставило меня разойтись. Я отпросился с работы, чтоб нормально к экзамену подготовиться. Марина мне говорит: «Раз ты дома, я поеду к маме с папой в Пресненское». Я говорю: «Пожалуйста», — потому что мне так даже лучше было, без нее за книжками посидеть. Она уехала, я учебник зубрю, и тут за окном такой характерный шум мотора— «Запорожец» Липатовых. Я в окно выглянул — тесть с тещей. Получается, Марина к ним поехала, а они к нам, и разминулись. Так мне не хотелось с ними встречаться, разговаривать, что я потихоньку вышел, дверь закрыл — и к соседям. У Липатовых все равно ключи от нашей комнаты были. Через полчаса я услышал снова, как мотор затарахтел, выглянул — уехали Липатовы. Я вернулся, дома стоят сумки с едой. Наверное, тесть с тещей подумали, я как обычно до ночи на учебе, и оставили сумки, уверенные, что Марина раньше меня домой вернется. Я стал их разбирать. И тут нахожу две странные склянки, на них наклейки и ручкой написано: «В еду» и «В питье» — какие-то порошки. Я открыл понюхать: болотом пахнет, плесенью. Нашел еще два конверта, открыл — в одном сушеная черная жаба, а в другом — змеиная шкура и скорлупа толстая какая-то, не куриная и не утиная. А в общежитии у меня есть сосед, он очень верующий, хороший человек. Я к нему с этими склянками и конвертами пришел. Он сразу говорит: «Ведьмачьи привороты. Тебе эту дрянь в пищу подмешивают». И мне словно все открылось. Я сразу вспомнил, как я эту Марину полюбил— это мне сестра пирожок дала съесть, сказала, что от Марины, а потом я ее на танцах увидел. И когда я к ним в гости заходил, меня киселем угощали, после которого я только о Марине и думал. Вот она пришла домой, я ей эти склянки и конверты показываю: «Объясни, что это такое?».

Она смутилась так, бормочет: «Это чтобы ты не пил, не гулял...».

Меня от злости прямо затрясло. Я говорю: «Убирайся к своим родителям, я с тобой жить не буду, развожусь. Ты построила нашу семью на обмане». Она в крик, плакала, просила, но я уже знал ее истинное нутро. Я даже не ночевал, чтоб с ней ненароком не помириться в постели. И на утро я поехал в ЗАГС и заявление о разводе написал. Марина уехала, прошло несколько дней, и у меня словно пелена спала. Я понял, что она мне никогда не нравилась! Что она меня жабами оморочила. Приехали Липатовы— Маринины вещи забрать. Они вели себя вежливо, тесть сказал: «Ну, подумаешь, не ужились, всякое бывает», — а теща говорит: «Подушки тебе оставлю. Как же ты без подушек в городе будешь?». И так я с ними мирно простился и стал жить свободный, один. Я эти подушки сложил в шкаф, и они там лежали больше года.