в роли экскурсовода по библейским местам.

Она стала сразу вещать о мировых святынях так, как будто бы в автобусе сидели люди с Сатурна, которые не учились даже в средней школе; все эти сведения вперемежку с козлиными анекдотами из жизни евреев и арабов она тараторила с брезгливым выражением, свойственным питерским интеллигентам, уверенным, что они знают абсолютную истину.

И вот мы стоим на Масличной горе, перед нами лежит Ершалаим, и она, как в плохом театре, начинает читать начало двадцать пятой главы «Мастера и Маргариты», и я понимаю, что Булгаков описал буквами больше и ярче, чем то, что видят мои глаза.

У храма Гроба Господня толпа посетителей, которые прут в него, как на аттракцион, и все фотографируются, как в зоопарке: вот я с жирафом, вот я со львом, вот с монахом-бенедиктинцем.

Разноцветье рас, многоголосый Вавилон, все желают зафиксировать себя на фоне святынь, и это, похоже, их главная цель; очень мало паломников, они сразу видны, они скромны и молчаливы, и видно, как они потрясены, а остальные — просто толпа зевак, которым все равно: мечеть Омара, Стена Плача или храм Гроба.

Для 99 % это Диснейленд с сувенирами. Грустно.

Покидая Иерусалим, я понял, что еще не дорос до понимания истины, буду ждать следующего раза, может быть, тогда на меня снизойдет божья благодать.

Кстати, у Стены Плача я не оставлял записок, посчитал неудобным о чем-то просить: пусть Создатель поможет тем, кто больше нуждается, а я пока сам попробую делать то, что в моих силах.

В тот же день я ехал в аэропорт на электричке и стал невольным свидетелем разговора двух бывших российских граждан.

На соседних креслах сидели набожный ортодоксальный еврей пенсионного возраста и крепкий мужчина лет сорока пяти — по-видимому, бизнесмен очень средней руки, на голом плече у него была наколка боевых частей израильской армии.

По его напряженному лицу было видно, что он хочет что-то спросить у божьего человека.

Поерзав несколько минут, он с почтением обратился к ортодоксу: можно ли, мол, попросить совета; сосед благосклонно разрешил, и заблудившийся в своих терзаниях ветеран войны в Ливане рассказал, что его жена изменила ему с его лучшим другом и он не знает, что делать; он выдохнул все это на одном дыхании и замер, ожидая совета.

Седовласый божий одуванчик поднял на вопрошающего свои пронзительные глаза и с московским говорком уроженца Марьиной Рощи довольно дельно посоветовал ему, как себя вести в столь щекотливой ситуации.

Закончил он свой ответ притчей о женщине, которую Бог наказал за поклонение идолам.

Бывший солдат внимательно выслушал его; судя по лицу, слова старика достигли и его разума, и сердца, помогли ему поверить, что все может наладиться; вскоре объявили его остановку, он встал и спросил божьего человека: «Если мне будет совсем плохо, могу ли я вам позвонить?» — и мудрец с соседнего кресла ответил ему: «Конечно, звоните; мы встретимся, выпьем водки и поговорим» — и записал для него свой телефон на голом животе девушки, украшавшей обложку валяющегося на столике таблоида.

Человек ушел, мудрец прикрыл глаза, и мы поехали дальше; два бывших русских человека на Святой земле решили вечный вопрос.

Я понял, что истинный Храм внутри нас и никакие камни не заменят участливого слова от человека к человеку.

Прелести неравенства

У Создателя на каждого человека строго ограниченное количество глины, поэтому кому-то он дает красоту, кому-то ум и плохую фигуру, одной женщине красивые ноги, другой только глаза или гибкий стан; он работает, как генератор случайных чисел.

С мужчинами ему гораздо проще: кто-то будет богатырем, но в шахматах, увы, ему не стать чемпионом, другому предопределено стать ботаником и всю жизнь ловить бабочек, а вот бегущую лань из третьего подъезда ему никогда не догнать, он ни за что не успеет на эту «Газель», увозящую за поворот его несостоявшееся счастье.

Его удел — женщина, которую ему приведет мама, эта женщина станет ему нянькой и до последнего вздоха будет рядом, она, может быть, не Мэрилин Монро, но зато никогда не изменит и не уйдет к милиционеру на джипе.

Много лет назад лозунг Великой французской революции «Свобода. Равенство. Братство» принес в Россию смуту и заразил патриархальный народ чуждой философией.

На самом деле никакого равенства и справедливости нет, мы все разные, я еще в школе знал, что выше одного метра в высоту мне не прыгнуть, и поэтому не завидовал Валерию Брумелю, который порхал в небе, перелетая 2 метра 18 сантиметров на Олимпиаде в Токио.

Девочек из класса я выбирал попроще и даже не заглядывался на Наташу Старостину — первую красавицу и председателя совета дружины.

Недостаток в росте можно компенсировать игрой на гитаре, кавалерийский развал ног можно скрыть, занимаясь в кукольном театре; у нас у каждого своя роль, и вместе, играя и подыгрывая, мы создаем многоголосый ансамбль.

Представить себе мир, населенный одними Гулливерами или гномами, ужасно, еще ужаснее мир грез, где все женщины с губами Анджелины Джоли, попками Дженифер Лопес и глазами Моники Беллучи, такое не дай бог увидеть.

Всякое равенство — это однообразие; многоликость же и разноцветье всех типов кажутся мне прекрасной картиной мира.

Сколько людей не спят по ночам, завидуя Баффету, Гейтсу или Потанину; да, наверное, у них есть все, но я уверен, что кому-то из них тоже не спится, не нравится угол наклона носа над поверхностью земли или то, что какая-нибудь Кира Найтли спит не с ним, а со своим вовсе не богатым мужем.

Полная гармония в мире, устроенная Создателем, существует; есть люди, которые грустят в своем собственном дворце у кромки прибоя на тропическом острове, а в это же время в бараке под Коломной на раскладушке, обнявшись, спят, как голубки, два человека, у которых нет денег даже на электричку.

У неравенства огромный потенциал, оно подвигает одних на подвиг преодоления, других толкает на такие высоты, от которых кружится голова; каждый может изменить мир, сначала свой, чтобы потом, став выше самого себя, сделать что-нибудь и для человечества.

Мне не нужны права человека и демократия

Мне не нужны права человека и демократия, я и так живу, как скотина.

Так написала мне в письме женщина, мать-одиночка из глухого поселка, где она живет с десятилетним сыном в бараке на пособие по безработице.

Она лишилась работы в 2008 году, активно ищет ее, а пока вяжет варежки и продает их на трассе, ходит на общественные работы: весной с