Решение более плотно сотрудничать с доверенными лицами также отражало понимание того, что сеть информаторов нуждалась в существенной реконструкции. В этом и заключалась суть принятой 12 марта 1954 года резолюции ЦК, к которой состояние сети информаторов, завербованных в эпоху Сталина, объявлялось «ненормальным»[300]. В частности, заключалось в резолюции, численность агентов чрезмерно велика[301], а процедуры отбора, проверки, обучения и ведения агентов неудовлетворительны[302]. Более того, как отмечается в приказе КГБ от июля 1954 года, многие чекисты не сумели понять основную идею резолюций июльского пленума ЦК 1953 года и, соответственно, не смогли принять соответствующие меры[303].

В ответ на мартовские претензии Центрального комитета в КГБ избавились от тех агентов, которые не внушали доверия, не обладали нужными личными качествами или возможностями помогать органам в деле контрразведки или же были уличены в «жульничестве, фальсификации материалов, двурушничестве или провокациях»[304]. Чекисты слишком рьяно прореагировали на предъявленные претензии: агентов осталось так мало, что сотрудники органов ощутили острую нехватку в информаторах, а некоторые вообще их лишились[305].

В КГБ и в официальной историографии хрущевская эпоха представляется периодом резкого сокращения численности информаторов. Однако этот процесс шел непоследовательно. В частности, в конце 1956 года была усилена вербовка информаторов из числа творческой интеллигенции и молодежи, необходимость более активного привлечения представителей двух этих категорий также отмечалась в 1957 году на втором Всесоюзном собрании ведущих чекистов[306].

Более того, политические амнистии хрущевской эпохи зачастую давали КГБ удобную возможность проводить новые вербовки. Бывшие заключенные, по меньшей мере некоторые из них, считались особенно многообещающей группой потенциальных рекрутов, поскольку их легче было шантажировать, в том числе угрозой повторного ареста. Согласно собственной статистике КГБ, например, более 60% завербованных на Украине агентов в 1956-1957 годах составляли бывшие заключенные лагерей, недавно вернувшиеся домой[307].

В то время как о доверенных лицах открыто никто не говорил, еще одно нововведение в работе КГБ постоянно муссировалось в прессе. Пожалуй, самым важным неологизмом времен шелепинской пропагандистской кампании слово «профилактика» — очень популярный в свое время, но весьма расплывчатый термин, охватывающий целый ряд превентивных мер, применяемых КГБ[308]. В собственной истории КГБ 1977 года говорится, что профилактика может принимать гласные (открытые и публичные) и негласные (секретные) формы. Первые включают в себя открытые дискуссии, вторые — работу с агентами и доверенными лицами, беседы, проводимые чекистами[309]. Вообще, основным способом профилактики была беседа. Этот термин теперь получил предпочтение (в противоположность допросу)[311]. Такие беседы — приятные задушевные разговоры с чекистами, вдруг ставшими по-отечески заботливыми, разговоры, которые оставляли после ощущение облегчения, спокойствия и просветления, — изображались в фильмах про чекистов тех лет, например «Выстрел в тумане» и «Государственный преступник» (мы подробнее остановимся на нем в главе 4).

Термин «профилактика» также использовался в переносном смысле. Часто профилактика фактически означала «внесудебные репрессии» и включала, допустим, лишение возможности карьерного роста неблагонадежных лиц[312]. В материалах КГБ по Азадовскому, к примеру, утверждается, что он категорически отказался от сотрудничества в 1967 году, а также отмечается: «В 1969 году он подвергся профилактике через общественность и был исключен из аспирантуры»[313]. Согласно воспоминаниям некоторых диссидентов, термин «профилактика» часто подразумевал конкретные методы психологического давления в тюремной системе[314]. Следовательно, под профилактикой мы можем понимать скрытые формы политических репрессий. По оценкам Александра Черкасова, члена правления правозащитного общества «Мемориал», в профилактических беседах позднесоветского периода соотношение предложений, содержащих слова «тюрьма», «лагерь», к остальным составляло приблизительно 1:100[315].

Согласно собственной истории КГБ 1977 года, профилактика начала занимать важное место в практике КГБ с конца 1950-х годов[316]и стала «органической частью всех мероприятий, связанных с агентской деятельностью»[317]. Столь же серьезное внимание уделялось профилактике и на протяжении последующих лет хрущевской эпохи. Например, в мае 1959-го состоялось всесоюзное собрание сотрудников КГБ, посвященное профилактической работе[318], а летом 1964 года коллегия КГБ издала резолюцию, а затем приказ по этому вопросу[319].