сами, самостоятельно ходили к Франко «в гости». А я водил новичков, прошедших курс обучения. Минировали шоссе и взрывали мосты на железных дорогах. Около двухсот фашистов подорвались на наших минах, которые с большим мастерством делал испанский рабочий-металлист, фамилии которого я, к большому сожалению, не помню.

Примерно через месяц мне дали новое задание, суть которого заключалась в следующем: на юго-востоке от Кастуэро фронт проходил в районе деревни Алия. Командование этим участком было в руках социалистов (на северо-востоке от Кастуэро, где мы действовали, командование было коммунистическим). Тамошние социалисты, как объяснял мне Ксанти, не стремились к активным действиям. Держали фронт по принципу: нас не трогай, и мы не тронем. Фашистам это было на руку: они держали в этом районе небольшие силы. И наша задача — нарушить эту «мирную идиллию», личным примером показать, как надо бить фашистов.

В наше распоряжение дали восьмиместную легковую машину и грузовик. Выехали в ночь. Дорога шла горами. И вдруг разразился ливень. Но испанскому шоферу все нипочем. Горная дорога и днем, при хорошей погоде, требует большой осмотрительности. А ночью, да еще в ливень, и подавно. Но шофер гнал как на пожар. В результате на одном из крутых поворотов машину сильно занесло, и задний мост оказался над пропастью. На наше счастье багажником лимузин уперся в большой камень. Это и спасло. Отделались синяками и шишками. Простояли до утра, а утром грузовиком вытащили машину на дорогу и поехали дальше.

Но ночное происшествие никак не отразилось на скорости. Неисправимый народ испанские шоферы!

К полудню приехали в Алию. Командование социалистов приняло нас более чем прохладно. Но наши обстрелянные испанцы повели хитрую политику. И уже вскоре весь гарнизон Алии, как, лукаво улыбаясь, поведал мне Мигель, только и говорил о том, что приехал Гранде советико коммунисте Пабло, который разбил фашистов на горе Орначес. И что им, бившим фашистов вместе с Пабло, стыдно за своих товарищей, с чистой совестью поедающих фашистский хлеб и считающих себя республиканцами (хлеб действительно привозили в Алию из пекарни, находящейся на территории, контролируемой фашистами). Самое тяжкое оскорбление для испанца — обвинить его в трусости. Каждый испанец считает себя прежде всего настоящим мужчиной. А разве может быть настоящий мужчина трусом?! Шум поднялся великий. Рядовые требовали от командиров активных действий. И мы предложили социалистам провести первую операцию.

Километрах в трех от Алии находилась фашистская комендатура с гарнизоном в 100 штыков при 3 пулеметах. Мы предложили напасть на комендатуру. Деваться было некуда — согласились. Выделили роту, мы подкрепили ее своей группой в двадцать человек во главе с Хуаном. Но нападение на комендатуру было лишь первым этапом операции. О втором мы благоразумно умолчали, зная, что в Алии могут быть у фашистов глаза и уши.

А второй этап операции заключался вот в чем. Перед рассветом две группы подрывников во главе со мной и Алексеем должны были заминировать два шоссе, которые скрещиваются в деревне, где расположена комендатура, и устроить на каждом шоссе засаду. Одно шоссе шло из Гваделупы, где стоял сильный фашистский гарнизон, второе — из деревни, название которой я не помню. Там тоже был гарнизон. Услышав бой в районе комендатуры, фашисты обязательно бросятся на помощь и напорются на наши мины. В полной тайне провели мы второй этап операции. Когда на рассвете комендатура была атакована, как мы и ожидали, по двум шоссе на больших машинах-каминьонах, как их называют испанцы, фашисты спешно выехали на помощь своим. Три машины подорвались на минах, остальные, встреченные шквальным пулеметным и оружейным огнем, ретировались восвояси. Защитники фашистской комендатуры, услышав взрывы и сильную стрельбу у себя в тылу, бежали.

Так была выполнена главная задача: личным примером показать, как надо бить фашистов. «Мирная идиллия» на фронте к юго-востоку от Кастуэро окончилась.

Но самой трудной операцией, которая в случае неудачи могла бы трагично закончиться не только для нас, была операция по выручке моего партизанского учителя и командира, человека, любовь и признательность к которому я пронес через всю жизнь, Кирилла Прокофьевича Орловского.

Как сейчас помню, поздно вечером приехал Ксанти, мой руководитель. Лицо его было мрачно. Я начал было докладывать, но он устало махнул рукой:

— Об этом после. Беда у нас, Вася. — Впервые назвал меня Ксанти настоящим моим именем так доверительно просто. Повторил: — Беда.

И сжато, четко, как это он всегда делал, рассказал, что в горах, неподалеку от памятной нам горы Орначес, заблокирована небольшая, в несколько человек, разведгруппа.

— Ею руководит ваш советский товарищ. Уже вторую неделю, как донесла вчера агентурная разведка, они в кольце. У них данные, имеющие огромное значение. Понимаешь — огромное! Точнее, должны быть. За ними посылались. А возглавляет группу твой старый товарищ — Кирилл Орловский. Надо их во что бы то ни стало спасти. Большие силы в тыл врага не бросишь, а малыми… — Ксанти вопросительно посмотрел на меня.

— Давайте посмотрим по карте, где это.

Развернули карту, и Ксанти показал мне точку в 10 километрах южнее горы Орначес. Я вызвал Алексея и комиссара.

— О, это место я знаю! — воскликнул комиссар со свойственной ему экспансивностью.

— Там есть большая красивая пещера. А рядом с ней водопад. Маленький, но тоже очень красивый, как серебряная змейка!

«Значит, вода у них есть», — с радостью отметил я и поглядел на Ксанти. Дело в том, что он запретил мне до поры говорить о разведгруппе, попавшей в беду, кому бы то ни стало до самого прихода в район горы Орначес.

Через одиннадцать часов с группой бойцов в 15 человек я уже был в пункте, из которого мы несколько месяцев назад начали свой путь к памятной горе Орначес. Достигнув за ночной переход горы, укрылись на дневку в одной из тех пещер.

В восемь утра с юга начали доноситься выстрелы. Но вскоре умолкли. Я с комиссаром решил идти в разведку. Оставил Алексея старшим группы. Пройдя километров семь по отлогим склонам гор, маскируясь за обломками скал и мелкими кустарниками, вышли к высокому обрыву, с которого открывался вид на чашеобразную долину. В северной стенке этой «чаши» была пещера, а рядом тот самый «как серебряная змейка», водопад, о котором говорил комиссар.

«Но здесь ли наши разведчики? — думал я, до боли в глазах просматривая в бинокль местность. — Отсюда ли доносились выстрелы, которые мы слышали?» Но вот и тропа, узенькая тропа, ведущая к пещере. Метрах в ста пятидесяти от пещеры она теряется в