– Вам следует принять во внимание род моей деятельности, – тщательно подбирая слова, сказала Моника. – Дело не в том, что я не верю в возможность божественного вмешательства, но, как врач, я продолжаю доискиваться причин, почему у этого ребенка, Майкла О’Кифа, произошла спонтанная ремиссия. Приведу пример. Человек с разобщающим нарушением личности, или расщеплением личности, как мы это называем, в одном образе может петь, как жаворонок, а в другом вообще не иметь слуха. У нас есть примеры таких пациентов, которым в одном образе нужны очки, а в другом у них стопроцентное зрение. Так вот я, как ученый, продолжаю искать объяснение ремиссии или излечения раковой опухоли мозга у Майкла О’Кифа.

– Когда мы вам позвонили, вы с готовностью подтвердили реакцию матери Майкла на известие о том, что ее ребенок неизлечимо болен, не так ли?

– Я настаивала на том, чтобы мистер и миссис О’Киф узнали мнение квалифицированных специалистов, и я умоляла их не обнадеживать Майкла пустыми обещаниями выздоровления. Я уверила их в том, что врачи из Цинциннати подтвердят мой диагноз и что после этого им следует забрать Майкла домой и быть с ним в течение года, который ему отпущен.

– И что ответили родители?

– Отец Майкла едва не потерял сознание. Мать же посмотрела на меня и сказала: «Мой сын не умрет. Я буду молиться сестре Кэтрин, и он поправится».

Монсеньоры Фелл и Келли переглянулись.

– Доктор Фаррел, нам необходимо выслушать ваши свидетельские показания под присягой, после чего мы можем вас отпустить, – сказал монсеньор Келли. – То, что вы рассказали, весьма важно для этого процесса.

– Буду рада дать показания, – тихо произнесла Моника.

«Не забавно ли это, – подумала она. – Единственная клятва, которую я давала, – это клятва Гиппократа». В голове промелькнули слова из «Заповедей Гиппократа»: «…ибо некоторые пациенты, понимающие серьезность своего состояния, поправляются только благодаря своей вере в искусство врача».

Тут же пришла другая мысль.

«Интересно, а может быть, в конце концов Майкл О’Киф поправился не благодаря искусству врача, то есть меня, а благодаря вмешательству покойной францисканской монахини, сестры Кэтрин, которая всю свою жизнь заботилась о больных детях? Мать Майкла была абсолютно уверена в том, что сестра Кэтрин не допустит того, чтобы она потеряла своего единственного ребенка».

Эта мысль не покидала Монику, пока она повторяла свои показания под святой присягой.

Двухэтажная квартира Грегори Гэннона располагалась в одном из зданий «Музейной мили», участка Пятой авеню, примыкающего к музеям Метрополитен, Гуггенхайм и другим. В квартире были террасы, дающие обзор Манхэттена на четыре стороны света, с потрясающим видом на самый знаменитый остров в мире.

До второго брака, заключенного восемь лет назад, Грег жил в соседнем угловом доме, в комфортабельной кооперативной квартире из двенадцати комнат, которую занимала его первая жена Кэролайн. Там выросли два его сына. Эйден, ставший адвокатом, служил общественным защитником в манхэттенской Ассоциации юридической помощи. Второй сын, Уильям, был учителем. Получив степень магистра по социологии, он добровольно вызвался работать в школе одного из неблагополучных районов. После развода родителей ни один из сыновей не пожелал поддерживать отношения с Грегом. «Ты заявил репортерам, что разводишься с мамой, чтобы жениться на Памеле, а мама даже понятия не имела, что ты бегаешь на сторону, – сказал ему Эйден. – Что ж, тебе повезло. У тебя есть Памела. Приводились также твои слова о том, что впервые в жизни ты по-настоящему счастлив. Так что забудь о нас. Мы тебе не нужны, и ты нам тоже не нужен».

Сыновьям сейчас было под тридцать. Иногда по дороге в офис, если Грег шел пешком, он встречал одного из мальчиков, приходивших в гости к матери. Грег не любил признаваться себе в том, что всегда шел именно мимо дома Кэролайн, в надежде, что случайно встретит сыновей. Но когда это происходило, ни один из них не отвечал на его приветствие.

Время от времени, если повезет, он видел в дальнем конце комнаты Кэролайн. Он слышал, что она увлеклась Гаем Уэзарилом, генеральным директором международной конструкторской фирмы, специализирующейся на сооружении мостов и дорог. Уэзарил был вдовцом и, как слышал Грег, весьма надежным человеком. Думая о благе Кэролайн, Грег надеялся на это, считая, что она заслуживает хорошего мужа. «Правда, и от меня после развода она получила немало», – тут же напоминал себе он.

Все эти мысли проносились в голове Грега, когда он, сидя у себя в библиотеке, потягивал водку и смотрел в окно террасы, за которым сгущался сумрак раннего вечера.

«Сколько можно выручить за эту квартиру? – спрашивал он себя. – Восемь лет назад, когда мы с Памелой поженились, я заплатил восемнадцать миллионов. Потом Памела захотела переделать квартиру, и я вложил еще восемь миллионов в реконструкцию. Не думаю, что на нынешнем рынке получу двадцать шесть миллионов. Как я посмотрю в глаза Пэм и скажу ей, что мне придется покрыть убытки?

До сих пор мне здорово везло с получением конфиденциальной информации о курсах акций. До последнего времени, когда меня обуяла жадность, я не заключал никаких подозрительных сделок. Сегодняшний обед прошел великолепно. Этот парень всегда жил хорошо, однако доверительный фонд держит его на коротком поводке. Теперь, после смерти матери, он хочет инвестировать наследство, чтобы получить с этого реальные доходы. Он слышал обо мне много хорошего, и многие из его друзей являются моими клиентами. Если он доверит мне свой портфель ценных бумаг, то я смогу остаться на плаву, пока не заключу несколько прибыльных сделок».

Все дело в фонде. Все знали, что прибыль на инвестированный капитал падает. Срок действия патентов истек, и деньги не поступают уже много лет. Мы чересчур рьяно набросились на капитал. Я позаимствовал деньги из так называемых благотворительных фондов, не всегда безупречных. Театральные гранты Питера при тщательной проверке окажутся в лучшем случае сомнительными. Ну, по крайней мере, Клей, как кардиолог, и Дуг, лидер исследований в области психического здоровья, обеспечивают нам пристойный вид за счет благотворительных акций, в которые нас вовлекают».

Необходимо взять из фонда деньги, много денег. Но брать там уже нечего».

– Грег?

Как всегда, обольстительный голос, поразивший его еще при первой встрече, произвел на Грега Гэннона свое обычное магическое действие.

– Я здесь, – откликнулся он.

– Прячешься в этом огромном кожаном кресле, – игривым голосом произнесла его жена. – Ты ведь не пытаешься спрятаться от меня?

Грег Гэннон почувствовал, как ее руки обнимают его сзади за шею. До его обоняния донесся изысканный аромат дорогих духов, которыми всегда пользовалась Памела. Даже не видя, он представлял себе ее во всем блеске красоты. Люди не так уж редко принимали ее за Кэтрин Зету-Джонс.

Огромным усилием воли он отогнал от себя демонов, нашептывающих, что ему не разрешить финансовых проблем и что, подобно многим другим, ему уготована тюрьма на долгие годы. Потянувшись вверх, он накрыл ладонями руки Памелы.