– Я уверен, что она не выходила, – снова сказал консьерж. – Вчера вечером здесь был доктор Хэдли, у него есть свой ключ. Если она была в постели, то, вероятно, не захотела встать и задвинуть засов после его ухода.

Свет не был включен, но Монике хватило естественного света с западной стороны, чтобы рассмотреть опрятную гостиную, столовую и открытую дверь на кухню. Она поспешила за консьержем по коридору.

– Ее спальня в самом конце, – сказал он, – следующая дверь за комнатой для отдыха.

Он постучал в дверь спальни и, немного выждав, неуверенно открыл дверь и вошел. С порога Моника различила маленькую фигурку, голова которой покоилась на приподнятой подушке, а туловище было укрыто одеялом.

– Миз Морроу, – позвал консьерж, – это Генри. Мы пришли вас проведать. Ваш врач беспокоится и собирается прийти.

– Включите свет, – велела Моника.

– О да, конечно, доктор, – засуетился Генри.

Люстра осветила всю комнату. Моника быстро подошла к кровати и глянула на восковое лицо, зубы, прикусившие нижнюю губу, полуоткрытые глаза. Было понятно, что Оливия Морроу мертва уже несколько часов. Налицо трупное окоченение. «О господи, если бы только я позвонила ей раньше! Смогу ли я теперь узнать о своих настоящих предках?

– Позвоните в полицию, Генри, – распорядилась она. – Когда человек умирает в одиночестве, необходима констатация смерти. Я подожду приезда ее врача. Он как раз тот человек, который должен подписать свидетельство о смерти.

– Да, мэм. Да. Благодарю вас. Я позвоню снизу.

Генри явно хотел поскорей оказаться подальше от тела.

В углу комнаты стоял стул. Моника пододвинула его поближе и села рядом с телом женщины, с которой так хотела увидеться. Очевидно, Оливия Морроу была очень больна. Она выглядела истощенной. «Неужели она действительно знала про меня, – недоумевала Моника, – или все это было ошибкой?

Теперь, наверное, я никогда не узнаю».

Через четверть часа торопливо вошел доктор Клей Хэдли. Он приподнял одеяло, подержал руку Оливии Морроу, а потом осторожно положил ее и накрыл одеялом.

– Я был здесь вчера вечером, – сообщил он Монике хрипловатым голосом. – Я предложил Оливии поместить ее в больницу или хоспис, чтобы она не умерла в одиночестве. Она была непреклонна и сказала, что хочет встретить конец в своей постели. Вы давно знаете ее, доктор?

– Мы никогда не встречались. Я собиралась увидеться с ней сегодня вечером. – Она говорила тихо. – Мой отец был приемным ребенком, и миз Морроу утверждала, что знала мою бабку и моего деда, и хотела мне о них рассказать. Она когда-нибудь говорила с вами обо мне?

Хэдли покачал головой.

– Доктор Фаррел, прошу вас, не придавайте значения тому, что говорила Оливия. В последние несколько недель, когда я вынужден был открыть ей, насколько она больна, у нее начались галлюцинации. У бедной женщины не было семьи, и она стала думать, что любой, с кем она встречалась или о ком слышала, мог иметь к ней отношение.

– Понимаю. Честно говоря, я догадывалась о чем-то подобном. Полагаю, мне следует остаться до приезда полиции, потому что, когда мы обнаружили тело, я сопровождала консьержа. Вероятно, они попросят меня написать свидетельские показания.

– Почему бы нам не подождать в гостиной? – предложил Хэдли.

Бросив последний взгляд на постель, где лежала Оливия Морроу, Моника вышла из комнаты. Но пока она шла по коридору, ее не покидало навязчивое ощущение, словно что-то не в порядке, что-то не так.

«Может быть, это я схожу с ума, – думала она. – Похоже, я не осознавала, в какой степени рассчитывала на Оливию Морроу, ожидая услышать историю своего происхождения. А теперь я слишком сильно разочарована».

Сидя в гостиной, обстановка и декор которой указывали на тонкий вкус Оливии Морроу, Моника продолжала испытывать тревогу, словно упустила нечто важное – нечто, касающееся смерти женщины, которую она никогда не знала.

Но что именно?

В четверг утром Дуг Лэнгдон позвонил Сэмми Барберу. Хорошо понимая, что сказанное им может быть записано, он говорил кратко, пытаясь изменить голос.

– Согласен на условия вашего предложения по ликвидации.

– Да расслабьтесь, Дуг, – ответил Сэмми. – Я вас больше не записываю. У меня есть все необходимое на тот случай, если условия меня не удовлетворят. У вас наличка в старых купюрах, верно?

– Да, – с нажимом ответил Лэнгдон.

– Вот как мы это сделаем. У каждого из нас будет большой черный кейс. Встречаемся на парковке нашего любимого кафе в Квинсе. Паркуемся по соседству друг с другом и меняемся кейсами. Не успеем даже выпить по чашке кофе, хотя, насколько помню, кофе у них неплохой. Сойдет в качестве плана?

– Когда хотите встретиться?

– Дуг, у вас не очень-то радостный голос. А я хочу, чтобы вы были довольны. Чем скорей, тем лучше. Как насчет сегодня, около трех? В это время бывает спокойно, и к тому же босс из ночного клуба хочет, чтобы сегодня я пришел пораньше. Мы ожидаем некоторых известных людей, и я нужен ему, чтобы отгонять всяких придурков.

– Да, это вы можете. Ладно, сегодня в три часа на парковке у кафе.

Дуглас Лэнгдон больше не пытался изменить голос. Если Сэмми Барбер возьмет деньги и не выполнит работу, он ничего не сможет с этим поделать. Единственным выходом будет, мрачно сказал он себе, найти кого-то, кто позаботится о Сэмми. Но если уж такое случится, надо будет постараться, чтобы невозможно было связать смерть Сэмми с ним.

«Все же есть надежда, что, получив деньги, он выполнит задание», – думал Лэнгдон, сидя в своем кабинете в ожидании Роберты Уотерс, первой пациентки. Эта особа хронически опаздывала. Не то чтобы его это беспокоило. Он всегда прекращал прием в то время, когда оканчивался ее час, даже если она пробыла на кушетке пятнадцать минут. Если она возмущалась, он спокойно объяснял: «Я не могу задержать прием следующего пациента. Это было бы несправедливо. Подумайте об этом. Одна из причин ваших натянутых отношений с мужем состоит в том, что он не переносит ваших постоянных опозданий».

Господи, как он устал от этой женщины!

Если честно, он устал от них всех. «Но будь осторожен, – предостерег он себя. – Ты становишься излишне придирчивым к Беатрис; надо сохранить ее расположение, в конце концов, она хорошая секретарша. И между прочим, ее очень заинтересовал визит Сэмми».

Зазвонил телефон. Через минуту Беатрис сообщила:

– Звонит доктор Хэдли, сэр.

– Спасибо, Беатрис. – Дуг заставил себя говорить ласково. Но когда послышался щелчок переключения линии, тон его изменился. – Вчера вечером я пытался тебе дозвониться. Почему ты не отвечал по сотовому?

– Потому что я был совершенно разбит, – ответил Клей дрожащим голосом. – Я врач. Я спасаю жизни людей. Одно дело – рассуждать об убийстве человека. И совсем другое – душить подушкой женщину, которая была моей пациенткой.