(И гоблин тоже.)

Нет, Алиса не собиралась думать о гоблине. Он пугал ее – почему, она и сама не знала. Она постелила себе перед очагом, сунула мешок под голову и поплотнее завернулась в одеяло.

Алиса ни капельки не устала, ведь она так хорошо выспалась на ладони Судака. Но она лежала и смотрела на пляшущие на потолке тени, чтобы не слоняться по комнате и ненароком не сделать чего-нибудь неправильного – не съесть, например, то, что стоит на столе.

Теперь, когда рядом – для разнообразия – не было ни великанов, ни гоблинов, ни непосредственной опасности, Алиса осознала кое-что поразительное. Она оказалась одна – по-настоящему, абсолютно одна – впервые за десять лет. Хотя вполне возможно, что и впервые за всю свою жизнь. Она не могла припомнить ни единого эпизода из детства, когда возле нее не было бы хоть одного человека – гувернантки, служанки, родителей, сестры, Дор…

(Кролика, Моржа, Гусеницы, Чеширского.)

(Гоблина в чаще.)

(Тесака.)

Комок подступил к горлу, и Алиса решительно повернулась на бок. Нет, она не станет плакать только потому, что Тесак ушел. Она уже не маленькая девочка…

(…маленькая девочка, заблудившаяся в лесу…)

…и просто должна найти его, и совсем ни к чему плакать об этом, совсем ни к чему плакать…

(Тесак всегда был со мной. Всегда…)

…потому что он убежал и бросил ее одну в чаще.

Слезы потекли по щекам, по носу, и Алиса не вытирала их, ведь если бы она это сделала, пришлось бы признать, что она все-таки плачет.

Она не будет думать ни о слезах, ни о Тесаке, ни о шорохах и поскрипываниях снаружи хижины. Не будет думать о том, что звук этот похож на шелест ползущих по крыше ветвей деревьев, которые наклонились и подбираются ближе, чтобы разбить стекла в окнах или забраться под свист ветра в щель под дверью.

Завтра она найдет Тесака, и неважно, что там говорил Судак о том, что знает этот лес вдоль и поперек, но не почуял следов возлюбленного Алисы.

(Да, возлюбленного, но это мой секрет.)

Она найдет Тесака. Найдет, и точка. А потом они продолжат путь на Восток, в пустыню, чтобы закончить начатое – найти Дженни. Но между ними и Дженни стоит гора, а на вершине горы – Королева, и Королева не позволит, не захочет позволить им пройти, не заплатив. Алиса знала, что это так, поскольку еще не встречала волшебника, который не требовал бы с каждого встречного крови, золота или власти в обмен на их жизни.

«Разбираться с неприятностями нужно по мере их поступления», – подумала она, разглядывая в огне очертания ершистого цветка, точно такого же, какой приметила в подлеске. Цветок превратился в звезду – сперва в одну, потом в две. Лучи звезды обернулись зубами, зубы – разинутой медвежьей пастью; затем пасть стала когтистой лапой, метнувшейся к ее лицу. Алиса чувствовала странную отстраненность от всего происходящего. Ну, выцарапают сейчас эти когти ей глаза. Ничего. Это не больно.

– Алиса?

Она тяжело приподнялась. Глаза отказывались открываться.

(А может, их уже и не было вовсе, их же забрал медведь.)

Ей показалось, что кто-то ее зовет.

– Алиса?

Тоненький голосок и тихий скрежет, точно кто-то царапает ногтями по стеклу.

– Алиса? Мне страшно.

Алиса протерла слипшиеся глаза. В хижине было темно, огонь в очаге угас, лишь несколько желтовато-серых угольков еще тлели. А еще было холодно, очень холодно, холоднее льда и снега, холоднее зимы, которой Алиса не видела никогда, кроме как в своих снах.

Она натянула одеяло на плечи и уставилась во мрак, вглядываясь в подернувшееся изморозью окно, пытаясь различить чей-нибудь силуэт снаружи и одновременно боясь кого-то увидеть. От того, кто стоит под твоим окном глубокой ночью, добра не жди.

Опять этот голос, голос маленькой девочки, маленькой и испуганной. На этот раз он прозвучал из-под двери.

– Алиса? Впусти меня, тут так холодно.

Дыхание застывало в воздухе, темным облаком паря в наполненной тенями комнате, ресницы Алисы поросли инеем.

– Алиса! – настойчиво звала девочка, убеждая Алису подойти к двери и впустить ее.

Алиса вскочила, толком не осознавая, что делает, неуверенно шагнула к двери, потянулась к дверной ручке. Разум ее витал где-то во сне. Она уже почти дошла, когда полуразвязанные шнурки ее башмаков словно бы потянулись друг к другу, переплелись, шмыгнули под подошвы – и Алиса упала, больно стукнувшись лбом об идеально гладкие доски пола. Она подняла голову, чувствуя, как растет на лбу уродливая шишка, но уже зная, что ни за что теперь не откроет дверь, и не важно, кто зовет ее снаружи.

– АЛИСА! – Девочка уже кричала и яростно царапала дверь, и голос ее был отчаянным, и звучал точь-в-точь как голос Дор.

Как голос Дор, когда она была маленькой. Замечательная, чудесная Дор, которая, став взрослой, продала свою лучшую подругу чудовищу. И, конечно же, за дверью не могла стоять Дор, потому что больше не было малышек в передничках по имени Дор и Алиса, прыгающих через скакалочку, поющих и гуляющих за ручку. Они выросли. А Дор умерла. Тесак отрубил ей голову, а Алиса смотрела, как отрубленная голова катится по полу, и ничего не чувствовала.

И вот теперь этот шум у двери, скрежет, царапанье, крик, вся эта чушь, предназначенная для того, чтобы выманить Алису из хижины, где она была в безопасности, в ночь, где ее схватят, или прирежут, или превратят во что-то кошмарное на радость Белой Королеве.

– Придумали бы что-то получше, – пробормотала Алиса и отвернулась от двери.

Царапанье прекратилось.

И деревья больше не скрипели, и не свистел ветер под дверью. Хижину укрыл покров тишины – ужасающей, полнейшей тишины. Все в этих чащобах повиновалось Королеве. Все склонялось перед ее волей. Теперь Алиса поняла, что ловушкой была не деревня, а весь лес. Оказавшись на землях Королевы, никто не найдет выхода, кроме как с разрешения самой госпожи.

И все же Алиса не чувствовала страха – только ждала. Ей хотелось увидеть, что сделает Королева дальше.

– Алиса?

Другой голос. Любимый голос. Голос Тесака.

В дверь забарабанили кулаки:

– Алиса, я знаю, ты там. Впусти меня.

Как будто рука Королевы пробила грудь Алисы и стиснула ее сердце, все крепче и крепче сжимая ледяной белый кулак.

Это не может быть Тесак. Как бы он нашел ее? Как бы узнал, что она в этих четырех зачарованных стенах? Она не сама пришла сюда, ее сюда принесли. Он не смог бы пойти по ее следам, а