Во второй раз она совершила непроизвольный выбор, приняв решение быть женой Андреаса в тот момент, когда они оба, потрясённые неизбежностью, «стояли перед смертью». Впрочем, столь же твёрдо она решила никогда не доводить эту роль «до конца»: откровением этого инстинктивного отказа тоже стал сон — тот самый, когда она чуть не задушила мужа. Тем не менее готовность всерьёз изменить жизнь была налицо. Лу намеревалась вслед за Андреасом покинуть Европу, когда предполагалось, что он обоснуется в Армении или в Персии.

Друзья Лу отзывались о Карле Фридрихе Андреасе как об исключительно вдохновенном учителе и редком знатоке Востока, имевшем множество учеников и почитателей. Для человека Востока, каким Лу считала мужа, свойственны другие, нежели для европейца, взаимоотношения между жизнью и интеллектом: в его преподавательской практике тип мироотношения и эрудиция, парадоксально сочетаясь, порождали в студенте новое, «благоговейное» восприятие бытия. Но такой тип мыследеятельности имел свою изнанку: он затруднял для Андреаса письменное изложение. Лу попыталась выяснить для себя причины этой проблемы, тем более что некоторые биографы возлагали вину за его «молчание» на неё. Она пишет, что в Андреасе раскол между примитивным и сознательным, который уже заложен в нас с рождения, был особенно силён и сказывался как на его таланте, так и на его ограничениях. Он был, по её словам, зажат между собственной интуицией, визуальным восприятием вещей и приверженностью методу тщательного аналитического поиска. Следствием этого, по словам Саломе, как правило и становилась неспособность Андреаса доводить свои проекты до конца.

Как писателя его упрекали в пессимизме, беспокойстве, крайней степени разочарованности в культуре. Саломе называла эту его особенность «отсутствием Воскресений». Он вообще был человеком крайностей и в своём гневе, и в своей нежности. «Диким и ласковым» назвал его Гауптман. Вообще, друзья Лу окрестили Андреаса «Луманом» — человеком Лу. Так они приняли перемену в судьбе Саломе, поняв в конце концов, что, с одной стороны, она считает её незыблемой, с другой же, вопреки их первоначальным ожиданиям, не собирается изменять никаким своим жизненным кредо и остаётся верной своему поиску «карьеры в невозможном».

Тем не менее замужество Лу заметным образом сказалось на её отношениях с матерью. Мать приехала в Шмаргендорф и с удовольствием оставалась тут долгое время. Это были самые гармоничные их дни. Мать была уверена, что Андреас, как она выражалась, «освободил Лу от Сатаны». Лу же не разочаровывала её, ей не хотелось портить вдруг возникшую близость.

Лу Саломе и Фридрих Карл Андреас.

Хотя Лу каждый год проведывала мать в Петербурге, в их отношениях только один раз прорвалось глубинное чувство подлинного родства. Было это в 1911 году, за два года до смерти девяностолетней матери. Описание сцены прощания с матерью сохранилось в воспоминаниях Лу, в нём дышит почти не свойственная для неё пронзительная и горькая теплота.

Рано утром Лу собиралась на поезд, и мать, ещё толком не пробудившаяся ото сна, вышла её провожать «босиком, в длинном ночном одеянии, белые как снег волосы… Она выглядела так, будто была вызвана из сна, да и действовала как сон. Не сказала мне ни слова. Только прижалась ко мне… Было такое впечатление, словно она вынула это движение из самых потайных глубин души специально для этого момента — как последнюю сладость, которая собирается в плоде, долго висевшем на солнце, прежде чем теперь упасть. И возможно пронизали нас в тиши этой высвободившейся нежной сладости те же самые мысли, та же самая боль, тот же самый сердечный порыв: о, почему, почему — только теперь! Это был последний подарок моей мамы мне. Любимая Мушка!»

Для матери она хотела сохранить видимость традиционного брака. Тем временем её реальный брак переживал различные, достаточно бурные фазы своего развития.

Решающим кризисом его существования стала история с Георгом Ледебуром. По мнению большинства биографов, именно этот мужчина положил конец её «ослеплению аскетизмом». Ведь Лу решительно не принимала физическую сторону любви до тридцати с лишним лет.

Между тем, годами культивируемый аскетизм исподволь подготовил в Лу взрыв энергий, которые перевернули всё до сих пор обязательное. В устах Фенички из одноимённого романа Лу это звучит так:

«Состояние, не подвластное ни уму, ни духу, ни мере: наступает что-то и захватывает, и ему отдаются, ничего не просчитывая и не сдерживаясь, и не довольствуются больше половиной, отдают и принимают без раздумий, без размышлений, почти без осознания, улыбаясь опасности, забывая себя, с распахнутой душой и бессильным разумом, и разве это не должно быть самым важным? Разве не в этом наш смысл, наше благородство?»

Георг Ледебур был старше Лу на одиннадцать лет. Он являлся одним из ярких представителей левого крыла немецкой политики. В 1900–1918 годах был членом Рейхстага, издавал марксистскую газету «Форвертс», голосовал противвоенных кредитов во время войны, принимал участие в революции 1918 года, встречался с Троцким, в 1933 году эмигрировал в Швейцарию, где умер в 1947-м, через десять лет после смерти Лу.

До встречи с ним Лу не интересовалась политикой, но теперь она понимает, что политика может помочь ей открыть новое пространство в её психологических и социальных исследованиях. Георг признался ей в любви, очарованный её «глубиной, интеллигентностью и обаянием».

Он терпеливо объяснял ей, что её брак это чистая иллюзия (она и сама это понимала), хотел ей помочь в разводе, чтобы жениться на ней. И хотя она знала его достаточно давно, познакомившись с ним в кругу берлинских социалистов, но, застигнутая врасплох непосредственностью его чувств, решила не видеться с ним целый год. Она серьёзно опасалась, что конфликт между «диким» Андреасом и влиятельным политиком Ледебуром может иметь нежелательные последствия для её мужа. Однако запланированная вначале годовая пауза растянулась в пожизненную.

Лу с трудом набралась храбрости рассказать об этой связи Андреасу. У них состоялся такой диалог:

«Можно я тебе расскажу, что со мной недавно произошло?» — спросила Лу.

«Нет», — без колебаний и без возможности продолжать этот разговор ответил Андреас.

«Так над нами выросла… тишина, из которой мы уже никогда не вышли», — писала Лу.

Впрочем, невысказанное продолжало висеть в семейной атмосфере и без слов. После эмоционального шквала, потрясшего семейную жизнь Андреасов, супруги в конце концов постановили сохранить общий дом, имя и взаимное дружеское расположение, и вдобавок ко всему Лу обрела совершенно неограниченную свободу при соблюдении внешних форм брака. Стараясь быть великодушной, она позволяла мужу то же самое.

Пережив мучительный внутренний кризис, она решила отказаться от отношений с Георгом, несмотря на то что Ледебур показался ей первым настоящим мужчиной в её жизни.

Андреас убедил её, что их брак таит в себе некие резервы и не реализованные ещё возможности, ради которых его стоит продолжать.