Оливер разбудил его к завтраку. Он поел, стараясь, по большей части безуспешно, не глядеть на крест, что стоял, слегка покосившись, у подножия валуна. За едой разговаривали мало. Сборы были недолгими, и вскоре отряд продолжил путь.

Тропа, по которой они ехали, судя по всему, не собиралась превращаться в дорогу. Местность становилась все более дикой: глубокие лощины и овраги, по которым вилась тропа, переходили в узкие, каменистые долины, откуда раз за разом начинался изнурительный подъем на вершину холма, а далее снова шел спуск. Разговоры казались неуместными. Если кто-нибудь и произносил какую-либо фразу, то шепотом, не зная, чего страшится: то ли звука собственного голоса, то ли того, что его может услышать некто затаившийся в своем логове. По дороге не попадалось ни селений, ни вырубок — ни единого намека на то, что тут когда-то кто-то жил. По общему молчаливому согласию остановки днем не делали.

Миновал полдень, когда Хэл, обогнав остальных, подскакал к Корнуоллу, который ехал во главе отряда.

— Посмотри вон туда, — сказал он, указывая на небо над громадными деревьями, обступавшими тропу с обеих сторон.

— Ну и что? — спросил Корнуолл. — Какие-то точки. Наверняка птицы.

— Я слежу за ними уже давно, — пояснил Хэл. — Это не обычные птицы. Их много, и постоянно прилетают все новые. Стервятники вьются над мертвечиной.

— Должно быть, сдохла чья-нибудь корова.

— Откуда здесь коровы?

— Тогда олень или лось.

— Не один олень и не один лось. Там, где кружит много стервятников, смерть пожала обильную жатву.

— К чему ты клонишь? — нахмурился Корнуолл, натягивая поводья.

— Голова, — ответил Хэл. — Откуда она взялась? Взгляни, тропа вновь ведет под уклон, в лощину. Отличное местечко для засады. Живым никто не уйдет.

— Но каким образом тут мог очутиться Бекетт? — недоуменно произнес Корнуолл. — Через реку у башни он не переправлялся, следов его мы не видели — ни отпечатков копыт, ни кострищ. Если он угодил в засаду…

— Не знаю, — перебил Хэл. — Свое мнение я высказал, а ты решай как хочешь.

К ним подъехали Оливер с Плакси.

— Что происходит? — спросил Оливер. — Что-нибудь не так?

— Стервятники, — ответил Хэл.

— Не вижу никаких стервятников.

— Вон те точки на небе.

— Ладно, — проговорил Корнуолл. — Так или иначе, впереди мертвечина. Плакси, мне надо с тобой посоветоваться. Прошлой ночью, как раз перед тем как нам подкинули голову, в темноте пела дудка…

— Темный Дудочник, — хмыкнул Плакси. — Я же тебе про него рассказывал.

— Да, но ты знаешь, как-то в суматохе позабылось. Кто он такой?

— Никому не известно. — Гном поежился. — Никто никогда его не видел. Он не показывается, только играет на своей дудке, и то редко, может пропасть на несколько лет. Он — предвестник беды, играет лишь тогда, когда должно случиться что-то нехорошее…

— Хватит говорить загадками. Что нехорошее?

— Голова — это нехорошее? — поинтересовался Хэл.

— Да, но то, что произойдет, будет гораздо хуже.

— Произойдет с кем? — спросил Корнуолл.

— Не знаю, — признался Плакси. — Никто не знает.

— Откровенно говоря, — вмешался Оливер, — эта дудка кое-что мне напомнила. Я все никак не мог сообразить, что именно, — так перепугался, что все мысли перепутались. Но сегодня, пока мы ехали, я догадался. Мне пришли на память две строчки из старинной песни, ноты которой записаны в манускрипте, что хранится в университетской библиотеке. В том манускрипте утверждается, что песня насчитывает добрую сотню столетий, быть может, она — древнейшая на Земле. Хотя откуда тому, кто писал манускрипт, было знать?..

Корнуолл фыркнул и пришпорил коня. Хэл последовал за ним. Тропа резко нырнула вниз, как будто провалилась под землю, с обеих сторон ее высились огромные зазубренные скалы. По их поверхности ручейками стекала вода, за трещины и выступы отчаянно цеплялись корнями чахлые папоротники и мхи. В расщелинах росли хилые кедровые сосны, которые держались непонятно на чем; впечатление было такое, будто они вот-вот упадут. Отрезанная скалами от солнечного света, лощина словно изрыгала из себя мрак.

Между скалистыми стенами пронесся ветерок, этакий каприз атмосферы. Он принес с собой запах, не то чтобы выворачивающий желудок наизнанку, но в достаточной степени отвратительный, сладковатый запах гниения, который лез в ноздри, проникал дальше и останавливался комом в горле.

— Я был прав, — сказал Хэл. — Там смерть.

Тропа круто вильнула в сторону. Миновав поворот, всадники очутились у края лощины, которая переходила в каменистый амфитеатр — круг, обрамленный могучими утесами. На полу амфитеатра копошились громадные черные птицы. При появлении всадников они бросили терзать свою добычу и разом взмыли в небо. Те из них, кто отяжелел от обильной трапезы настолько, что не мог взлететь, запрыгали прочь, издавая хриплые крики. И тут волной накатила вонь.

— Господи Боже! — воскликнул Корнуолл, судорожно сглотнув.

Зрелище, которое открылось им с Хэлом на берегу речушки, бежавшей через амфитеатр, способно было потрясти кого угодно.

За кучей окровавленной плоти, из которой торчали кости и которая лишь отдаленно напоминала человеческое тело, виднелись другие бесформенные груды — раздутые конские туши и то, что когда-то было людьми. Из травы жутко скалились черепа, тут и там валялись очищенные от мяса костяки, иногда глаз останавливался на задранных к небу задах. Над полем смерти носились, гонимые ветром, клочья одежды; они летали туда-сюда, цепляясь порой за ветки низкорослого кустарника. Кто-то воткнул в землю копье, и оно стояло покачиваясь, этаким подвыпившим восклицательным знаком. Отраженный от скал солнечный свет отбрасывал блики на щиты и клинки.

Среди людей и раздувшихся конских трупов попадались и иные мертвецы — существа с черной шерстью, короткими пушистыми хвостами, широкими плечами, тонкими талиями и сильными руками — именно руками, а не лапами, — пальцы которых заканчивались изогнутыми когтями. Пасти существ были раскрыты, и из них торчали устрашающего вида клыки.

Постепенно к Корнуоллу с Хэлом присоединились остальные.

— Вон, — сказал Джиб. — Вон откуда явился Бекетт.

В дальнем конце амфитеатра имелся проход, через который вела не тропа, а дорога. Она выводила, минуя теснину, подобную той, в которой находились путники, в очередной овраг и поднималась вверх по склону холма.

Корнуолл привстал в стременах, и оглянулся. Его товарищи с трудом удерживали своих лошадей.

— Нам не остается ничего другого, — проговорил Джиб. — Так или иначе, мы должны будем проехать мимо них.

— Нужно помолиться, — произнес Корнуолл, — напутствовать их, позаботиться о том, чтобы их души обрели покой и…