тяжелый взгляд выцветших голубых глаз словно пригвоздил Дембински к месту.

— Здравствуй, Петер. У тебя не болит голова после вчерашнего?

— Если вы относительно прискорбного инцидента, господин Фельд, то я всегда был противником насилия и к безобразной выходке молодежи отношусь резко отрицательно. В цивилизованном обществе все конфликты следует решать путем достижения консенсуса.

Сильвестр Фельд поднял руку:

— Стоп. Пока помолчи. Что касается твоего паршивого консенсуса, мы его достигнем, когда ты расскажешь все, что знаешь о террористах.

— О патриотах, господин Фельд. — Петер опустил руку в карман плащевки. — Не хотите закурить?

— Курю свои и привычек не меняю, — буркнул Сильвестр, доставая пачку папирос. — Ну, я слушаю, Петер.

— Извините, господин Фельд, но журналист, духовник и врач обязаны свято блюсти профессиональную тайну.

— Не валяй дурака, Петер. Речь идет о жизни людей.

— Да, и служи вы в полиции, я бы не преминул… Но вы — бывший полицейский, товарищ Фельд, бывший, бывший!

Сильвестр поставил корзинку с зеленью на крыльцо и заложил за ухо незажженную папиросу. Однажды подполковник Фельд попал в лапы бандюг, которые связали ему руки скрученным полотенцем. В ярости он разорвал тогда полотенце. И сейчас внезапно накатившая ярость, горькая обида несложившейся под конец жизни бросили Сильвестра вперед. Сила в руках осталась. Ворот скрученной в одно мгновение рубахи пережал Петеру горло:

— Ты бакалавр, а я простой полицейский, но мою лекцию ты, пожалуйста, запомни. «Кто платит, тот и заказывает музыку» — правило кабака и твоей гнусной газетенки. Сильвестра Фельда никто не мог подкупить. Поэтому меня дважды выгоняли из полиции, а напоследок лишили пенсии. Это, парень, мой козырь теперь. Мне теперь терять нечего. Понял?

Петер сучил ногами по стене, к которой был притиснут. В осоловелых, будто огрел разом бутыль сливянки, глазах журналиста чуть теплился огонек разума, жизни, Сильвестр ослабил хватку:

— Ты меня знаешь. Предупреждаю последний раз: все, что станет тебе известно об аэродроме, сообщаешь сначала мне. А теперь рассказывай по порядку…

После того как Петер Дембински принес конверт с письмом, подброшенным в его почтовый ящик чуть свет, и ответил на пару вопросов, Сильвестр внешне подобрел. Тактика следователя должна быть гибкой, Фельд не забыл азов профессии. В саду под неровную песню дроздов он принял решение опередить полицию и самому найти ту самую смерть, которая «знает ваши адреса». Интересно, есть ли у нее координаты Фельда? Работая в КЭЧ военного городка, он считался служащим Российских вооруженных сил.

— Спасибо, Петер, — поднялся Сильвестр с плетеного стула, пряча конверт в корзинку с зеленью: дактилоскопической экспертизы все равно не провести. — Больше тебе нечего добавить?

— Нет. Больше я ничего не знаю, убей бог!

— Бог тебя не убьет, и я пока тоже, — хмыкнул Сильвестр. — А вот хорошую трепку задать следовало. Неужели ты, бакалавр, не соображаешь — твои заметки распаляют людей. Копию ультиматума именно тебе подкинули не случайно. Кому-то выгодно будоражить общественное мнение. Тебе, парень, бросили наживку, и ты заглотнул ее вместе с леской. Разве нет?

— Свободный журналист независимой газеты…

— Купленной с потрохами господином Максвеллом.

— Но и вы, господин Фельд, — отважился произнести Дембински давно заготовленную фразу, — получаете деньги в кассе, как бы это выразиться…

— Выражайся языком своей газетенки, — помрачнел Фельд, — «у оккупантов». И крепко помни наш разговор.

Сильвестр прикрыл калитку, осмотрел почтовый ящик и сел в седло. Велосипед мягко катился по нешироким улицам предместья. Крутились колеса, крутились в голове Фельда последние слова этого Дембински о деньгах и кассе. Щелкопер был в чем-то прав, это раздражало.

Сильвестр не мог найти выхода из двусмысленного положения. Выходит, он начинает свое следствие потому, что кормится из рук «оккупантов»?

Все не так просто. Как быстро способны некоторые переписывать историю, вычеркивая целые страницы. Надо иметь память короче заячьего хвоста, чтобы забыть эшелоны с продовольствием, шедшие после войны сюда, в голодную Европу из голодной же России. После русскую нефть черпали полными горстями, поставляя взамен ширпотреб, который невозможно продать на западных рынках. Да разве только в нефти дело?

Сильвестр притормозил у краснокирпичного здания, где раньше была советская комендатура. Лето сорок пятого года ожило в его памяти необычным эпизодом: рано утром из дверей комендатуры выходили женщины с одеялами и подушками. Одна пышнотелая Брунгильда катила даже деревянную тачку, над которой алым парусом выгибался толстый перинный бок. Она прыснула в кулак, глядя на изумленное лицо подъехавшего на «виллисе» советского генерала.

Комендантский солдат, приложа руку к пилотке, объяснял приятным малороссийским говорком: «То девкам блажится, товарищ генерал, порчи боятся. Котору ночь перший этаж занимают». «Что, — грозно вопросил генерал, — неужели наши шалят?» «Да нет, то фрицы. В лесах ховаются человек с десяток. Наши разве девку обидят? Только по доброму ж согласию».

Сильвестр хорошо помнил этого солдата, его прокуренные усы и в самом деле золотые руки. Он был механиком самолета убитого капитана Прокопова, а потом попросил перевести в комендатуру, потому что не мог видеть другого летчика в кабине командирского Яка. Когда шли полеты, он всегда выходил на ступени комендатуры и стоял, задрав голову, называя Вести фигуры пилотажа, уверяя, что после «его капитана» никто не выполняет пилотаж надлежащим образом. Задрав голову, Вести смотрел на звенящие в зените крестики истребителей, сходившихся в учебном бою…

И сейчас Сильвестр резко затормозил — с неба падал рокот двигателей. Он не поверил глазам своим — вертолет снижался, снижался среди церковных шпилей и черепичных крыш, неожиданно, как космический корабль пришельцев. Вертолет переливался огнями, вспышки проблескового маяка били по глазам и по нервам, рождая тревогу. Сильвестр Фельд нажал на педали, стараясь поспеть к площадке у гольф-клуба. Туда наметился опустить вертолет лихой парень, которому, видимо, надоели погоны.

Сильвестр Фельд успел как раз вовремя, чтобы с рук на руки принять от Филиппка дрожащую девчонку в перепачканной кровью юбке. Командир не выключал двигатели. Лопасти широко пластали воздух над загорелой лысиной Сильвестра, и Фельд подумал: «Этому парню не сносить головы».

А еще воздух рвали полицейские сирены, пока вдали, но неумолимо приближаясь.

Петер Дембински прижимал педаль акселератора к полу, предчувствуя сенсацию. Юркий «Трабант-Спорт» пристроился в кильватер полицейской «ямахи». В седле зверовидного мотоцикла сидел здоровенный амбал в полном боевом облачении. К широкому ремню была прицеплена тьма предметов, полезных для утверждения авторитета власти: наручники, баллончик со слезоточивым газом, пистолет внушительных размеров, дубинка с электроразрядником. Где же ты был, красавец, когда твой бывший коллега вломился в частное владение бакалавра искусств?

Не спешите радоваться, товарищ Фельд! Ваши угрозы, записанные на диктофон, послужат достаточным основанием для суда. Проскочив вслед за полицейским мотоциклом под красный свет, Дембински похлопал