— Товарищ командующий, сейчас будете говорить с министром.

Анатолий Митрофанович стоял, крепко упираясь расставленными ногами в паркетный пол, выдраенный, словно корабельная палуба, и сам чем-то напоминал капитана, готового встретить шквал. Через многие бури он провел корабль Группы войск и надеялся, что доведет его до родных берегов.

Несмотря ни на что, какая-то светлая точка затеплилась и согрела душу генерал-полковника Фокина: девчушки, родившиеся ночью, которые умножили Человечество на три чистых души.

23. Приравнивается к ордену

Перед запыленным «уазиком» поднялся серебристый шлагбаум. За ним начинались владения штаба и управлений Группы войск, огороженные где сеткой, где унылым зеленым забором, а то и просто столбами с колючей проволокой и предупредительными табличками на двух языках. В последнее время табличек стало меньше — отдирали как сувениры. Старожилы из местных жителей знали множество ходов на запретную территорию «Маленькой Москвы», которыми пользовались, чтобы купить в военторге экзотику — папиросы, воблу, советскую водку.

— Скорость, — напомнил подполковник Вадим Бокай водителю, но тот и сам уже сбросил газ. Приказом командующего скорость здесь была ограничена до сорока километров. Автомашины двигались словно в полусне, и — обманчиво — таким же неспешным казалось все течение жизни в штабном городке. За исключением казарм батальона охраны, он вполне мог сойти в это предвечернее время за какой-нибудь южный санаторий. Стадион с теннисным кортом и волейбольными площадками, а неподалеку бассейн, где плескалась детвора. Двухэтажное белокаменное здание офицерского клуба основательной постройки середины пятидесятых. Расклеенные по городку афиши приглашали сюда вечером на концерт известной группы.

Все здесь было, даже тень, о которой подполковник Бокай робко мечтал все полтора часа дороги по раскаленной автостраде. В тени каштанов по широким аллеям дефилировали модно одетые, или, скорее, учитывая погоду, модно раздетые, женщины.

Для подполковника Бокая это были последние минуты затишья. В кабинете командующего Группой войск предстоит ответить на трудные вопросы. Как очутилась девушка у мишеней? Где было оцепление? Чем занимался руководитель полетов на полигоне, и куда смотрел летчик?

Объяснительная записка капитана Першилина лежала в папке, а сам он сидел за спиной Бокая с сапогами под мышкой: на гауптвахту положено являться в форме для строя. Командующий воздушной армией врезал Косте трое суток ареста. За грубое нарушение воинской и летной дисциплины. Таким образом, как подозревал Бокай, генерал-майор авиации Максимов попросту спасал Першилина от дальнейших оргвыводов. За один проступок дважды не наказывают. Беда в том, что командир экипажа шагнул сразу через все существующие запреты.

Широко шагнул. И круги от небывалого ЧП на советском полигоне тоже разбегутся не слабо — по всей Европе. Но главное, что девушка жива.

Уазик остановился. Вадим, занятый своими мыслями, вопросительно глянул на водителя. Тот молча кивнул на краснокирпичное здание, стыдливо задвинутое подальше от глаз в гущу зелени. У себя в городке вертолетчики гауптвахты не имели, поэтому пользовались услугами «столичной».

Першилин подхватил сапоги и портфель с туалетными принадлежностями. Всю дорогу он экономил слова и теперь тоже не знал, что сказать командиру на прощание. Он первый раз садился под арест и не знал, что нужно говорить в подобном случае.

— Выговор в мирное время приравнивается к медали… — сказал начальник гарнизонной гауптвахты старший лейтенант Халмирзаев, принимая документы от вновь прибывшего. Как всякий «афганец», Фарид сугубо уважал вертолетчиков. Кроме того, он любил пошутить, а что еще оставалось при его должности, двух девчонках — от души постарался, вернувшись из Афгана, — и негнущемся колене, пробитом пулей там же? Ни кола, ни двора, и до сорока лет всего один перевал. Поневоле будешь веселым, чтобы не завыть от тоски, и Халмирзаев повторил любимое изречение:

— Выговор в мирное время приравнивается к медали, арест с содержанием на гауптвахте — к ордену.

И Костя постарался на шутку ответить улыбкой. Вышло плохо. Лицевые мускулы просто растянули кожу, и он ощутил свое лицо как чужое, не ему принадлежащее. Может быть, и все остальное происходит не с ним, военным летчиком первого класса Константином Першилиным, отличником боевой и политической подготовки и кавалером ордена Красной Звезды?

Но нет. Начальник гауптвахты приметил у Першилина на кителе ленточку этого ордена и кивнул на свой, где была точно такая:

— Афган?

— Чернобыль, — ответил Костя.

— Хрен редьки не слаще, — сказал Халмирзаев, поднимаясь. — Шагай за мной, капитан. Отведу тебе самую прохладную камеру. Книжку взял почитать?

— Какое там…

— Я дам хорошую. Понравится в моем санатории — уходить не захочешь.

Под вечер жара сгустилась. Небо над небольшим квадратным двориком выгорело от зноя, но знобивший Костю внутренний холодок не отпускал. Частицу холода, свой персональный Северный полюс Першилин нес в себе. Подобно злополучному Каю из сказки Андерсена, которого поразила осколком льда Снежная Королева.

И у Кости было так, только наоборот. Осколки зацепили саму Королеву. И не ледяные, и не снежную, а из плоти и крови. Капли ее крови остались на брезентовых носилках, которые санитары забросили в кабину вертолета, перенеся Еву в белый микроавтобус. Истошно завывая сиреной, скорая помощь рванула прямиком через зеленую лужайку, и Першилин крикнул вслед: «Осторожно, не дрова везете!» Карета скорой помощи скрылась в узких улочках, но некоторое время сирена еще пробивалась сквозь механический рокот над головой: Першилин не выключал двигателей. Хорошо, у него хватило смекалки, чтобы найти более подходящее для приземления место, чем Ратушная площадь. Но и на зеленой лужайке с лунками для игры в гольф вертолет был явно лишним. Костя оторвал машину от стриженной под новобранца лужайки и все пытался сверху отыскать взглядом белый микроавтобус, чтобы знать, где искать Еву. Он чувствовал, что огонь реактивных снарядов накрепко спаял цепочку, соединившую их судьбы.

Пока же, входя в роль арестанта, Першилин шагал вслед за начальником гауптвахты. Они прошли у фонтана, где плавали карпы, где тихо звенела вода. Тяжелые рыбы плыли одна за другой у края выложенного плиткой бассейна.

Халмирзаев сказал:

— Мой паек плавает. Сегодня на складе рыбные талоны отоваривали карпами. А они ожили. Проснулись. Такие дела.

Першилин пожал плечами. Они остановились у бетонной стены, в которой серая стальная дверь была почти незаметна. Начальник гауптвахты сдвинул из-за спины на бедро потертую кобуру:

— А теперь дочки плачут. Они ведь за мной хвостом ходят. Папа, говорят, не убивай рыбок. Что делать, брат?

Из кобуры Халмирзаев достал тяжеленную связку ключей, стукнул ею в дверь и вставил ключ в скважину.

24. «Ширали» приветствует гостей

В красивой книжной жизни «охотников за шпионами» шикарные рестораны чуть ли не главное место действия. Полковник Ржанков за двадцать лет работы в контрразведке первый раз