ему взаимностью. Этот шофер мог быть отцу другом? Мог! Однако, солдат Володя оказался бравым и отбил у него гарную-девицу. Жениться на ней он не собирался. Тогда она подговорила друзей отца, его очень сильно напоили и на ней оженили. Где, правда, а где ложь, неизвестно? Да и спросить уже не у кого. У старшей сестры, ― она живет на Украине, ― о таком не выпытаешь. Для нас границы закрыты. У них в друзьях, ― англо-саксы, а мы, ― русские ― враги. Это я точно знаю иначе не ходили бы они толпами по площадям своих городов и не кричали: «Москаляку на гиляку». Однажды даже сыны Тони, приодевшись в кожаные модные куртки для того, чтобы подзаработать отправились на майдан в Киев, помитинговать. За это хорошо платили. Но видно что-то там не сладилось. Как говорят в народе: «Не вышли рылом». Их тогда изрядно отколотили, а еще обобрали до нитки. Домой они приехали без верхней одежды. Это парней после спасло от участия в братоубийственной войне при выполнении Россией военной операции на Украине.

Что обидно? В далеких послевоенных годах во время службы на Львовщине не добил бандеровцев наш отец со своими товарищами. Что-то им помешало. А может кто-то.

Последний раз в Щурово сестра приезжала в четырнадцатом году, летом и при расставании на мои слова: «Да что ты все прощаешься. Я приеду с Еленой осенью, на твой день рождения. Мне не терпеться съездить во Львов и побродить по парку», ― она лишь утирала платочком, слезившиеся на ветру, глаза и кивала головой. Она уже тогда знала ни мне с Еленой, ни ей больше встретиться не удастся. Звонить по телефону и расспрашивать у сестры подробности жизни отца и ее матери, ― это попросту подставлять ее и близких ей людей под удар, распоясавшихся фашистских молодчиков. Так что мне о тех временах остается лишь только догадываться и насколько возможно фантазировать в меру своего жизненного опыта.

Заключать браки солдатам тогда не позволялось. Мне о том говорила мать. На то были веские причины, прежде всего люди, жившие в том округе, могли быть пособниками бандитов, прятавшихся в лесах и не только, находились даже такие, которые днем были «белыми и пушистыми» ― спокойно пахали землю, а ночью брали в руки оружие и нападали на солдат и на органы власти. Эти нападения после тщательного расследования были чреваты последствиями: за убийство военного грозил расстрел. В случае если солдат погибал, например, на хуторе и найти виновных не удавалось, целые семьи подлежали аресту, их захватывали и отправляли в Сибирь на поселение, им разрешалось взять документы и узелок с едой. Дом и все, стоящие рядом постройки подлежали уничтожению, ― они попросту срывались ножом бульдозера, ― оставалась ровная площадка.

Однажды в парке произошел серьезный инцидент, ― это мне рассказал брат Федор, ― он был ближе всех нас к отцу, ― группа бандеровцев напала на патруль. Погибли сослуживцы отца, территория его была мгновенно оцеплена и проверена, бандиты как сквозь землю провалились, и только тщательное обследование позволило обнаружить в дуплах огромных дубов схроны с оружием и норы в подземелья, где можно было спрятаться и переждать до наступления ночи. Их ― эти дупла тогда забросали гранатами.

Что еще сказать: несмотря на тяжелое время, люди влюблялись и даже порой заключали браки. Правда, они не только быстро заключались, но и так же быстро распадались. Холостых солдат и офицеров с гражданскими людьми и не только, расписывали прямо в части на простом листке бумаги. Уж очень это на первый взгляд все было несерьезно. Хотя в будущем часть таких вот несерьезных браков оказалась крепкими и люди в согласии счастливо прожили всю жизнь. Однако отец жил с этой женщиной столько, сколько длилась его служба. Отчего он не привез ее домой к родителям: вот бы обрадовались. Не привез. Были на то веские причины: он не верил, что родившаяся девочка, это его дочка.

Мне также известно: отец служил семь лет. Служил бы еще, но однажды, воротившись неожиданно домой, увидел жену в постели со своим другом, ни чем, не выдав себя, он тут же ретировался. В нем все кипело, он не знал что делать. Мелькнула мысль: нужно было их тут же расстрелять: в тот момент солдат Володя судорожно сжимал в руке трофейный пистолет Маузер, но применить его против друга отчего-то не посмел. Прошло время, он немного поостыл, стал подумывать, а может, ошибся, ― это был и не друг, а кто-то другой.

Я слышал от друзей один анекдот: мужик вырвался пораньше с работы, прибежал домой, открыл дверь, глянул, в постели двое занимаются любовью, подумал, что это его жена с любовником. Недолго думая, он бросился на кухню, схватил с плиты стоящую на огне сковороду, прибежал и со всей дури огрел ею мужика, лежащего наверху, по голой заднице, затем выскочил из квартиры и бросился вниз по лестнице. Навстречу ему поднимается жена. Ты куда? Там твой брат с женой приехали в гости. Я вот с магазина. Все купила. Пошли домой.

Так и тут. Могло быть что-то подобное? В постели находилась его жена с другом? Что если он ошибся?

Я ведь отдал Наташу брату Федору не сразу. Долго не верил тому, что произошло. Я, как мог, фантазировал, придумывал себе в голове разные сюжеты, ждал, что девушка придет ко мне, и мы помиримся. Однако мне в отличие от отца было намного легче справиться со своими эмоциями. Наташа не была мне женой. Ушла, ну пусть катится. А еще рядом со мной находилась Людмила, она меня любила. Я читал ей свои стихи и получал от девушки не только восторженные реплики, но и поцелуи. А у отца все было иначе.

Отец был очень зол, не раз рисовал себе способы как он расправиться и с женой и с другом. Друга можно было подстрелить при патрулировании территории, занимаясь обходом, так называемых опасных участков, где случались нападения на солдат. Одним из них был парк, в тени аллей, которого он любил гулять, и где ему приходилось нести службу. В нем, в темноте легко было получить пулю в лоб. Молодой Володя, возможно, представлял, как он скажет своему товарищу: «я отойду, мне нужно до витру, помочиться», ― затем в темноте забежит вперед и пальнет из трофейного Маузера, ― он