Государь пробыл этот раз в Ставке безвыездно десять дней. Кроме обычных регулярных, ежедневных занятий в штабе, у государя происходили большие совещания с приезжавшими в Ставку лицами. Приезжал министр иностранных дел Сазонов, французский посол Палеолог, французский генерал По с миссией, с Кавказа вернулся из командировки великий князь Георгий Михайлович. Он был назначен шефом 4-го Кубанского пластунского батальона, геройство которого выдавалось даже на Кавказе. Государь хотел отметить батальон этой милостью.

Приближавшаяся весна давала себя знать. А с ней ждали больших событий. Погода стояла неровная. То теплая, то схватывал мороз, да еще с метелью, то вновь начиналась оттепель, и веяло весной.

Государь после завтрака всегда гулял от 3 до 5 часов. Уезжали на автомобиле за город и там шли несколько верст пешком. Раза два ездили верст за двадцать пять в Скобелевский лагерь. Была середина Великого поста. Вечером государь и приехавшие с ним часто ходили в церковь. Особенно спокойно и уютно было тогда в военной церкви. Полумрак. Простая обстановка. Масса солдат. Впереди слева государь. Он молится горячо. Многие говеют. В субботу, 8 марта, причащались. Некоторые, может быть, в последний раз…

9 марта. Начало весны. Утро солнечное. На душе как-то особенно хорошо. После 11 утра мы, несколько человек, стоявшие у подъезда, увидали быстро шагавшего к императорскому поезду великого князя Николая Николаевича. Он, видимо, был чем-то взволнован. Не прошло и несколько минут, как разнеслось — Перемышль пал…[38] Общее ликование. Государь послал царице телеграмму. Был назначен молебен. У крыльца церкви государя поджидали великие князья, штаб, много офицеров. При его появлении раздалось радостное «ура!».

Государь был довольный, веселый. Служба была особенно торжественна. Шавельский (очень несимпатичный священник) сказал хорошее слово. «Многая лета» государю и победоносному воинству неслись особенно радостно и могуче. Когда же была провозглашена вечная память всем, за веру, царя и отечество на поле брани живот свой положившим, — все опустились на колени, и тихие звуки «Вечной памяти» понеслись туда, к передовым линиям.

Государь пожаловал великому князю Николаю Николаевичу орден Святого Георгия второй степени (звезда и крест на шею), а генералу Селиванову — третьей степени (крест на шею).

Вечером за обедом подавали шампанское («Абрау-Дюрсо»).

10 марта государь вернулся в Царское Село. Приближалась Пасха.

На второй день Пасхи, 21 марта, появилось в газетах официальное сообщение о раскрытом предательстве подполковника запаса армии Мясоедова и о его казни. Снова заговорили об измене повсюду. Все военные неудачи сваливались теперь на предательство. Неясно, подло намекали на причастность к измене военного министра Сухомлинова. У него были общие знакомые с Мясоедовым. Кто знал интриги Петрограда, понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону…

История с Мясоедовым, во всем ее развитии и разветвлении, за время войны, была, пожалуй, главным фактором (после Распутина), подготовившим атмосферу для революции. Испытанный на политической интриге, Гучков не ошибся, раздувая грязную легенду с целью внести яд в ряды офицерства. Время уже и теперь рассеяло много клеветы, возведенной на представителей царского времени, и чем больше будет время работать, тем рельефнее будет выступать вся моральная грязь величайшего из политических интриганов господина Гучкова.

Потомственный дворянин, Сергей Николаевич Мясоедов служил в 105-м пехотном Оренбургском полку и осенью 1892 года перешел в Отдельный корпус жандармов. Когда год спустя после этого я вышел молодым офицером в тот самый полк, стоявший в Вильно[39], я лишь слышал от офицеров, что Мясоедов был хороший товарищ, хороший служака и был хорошо принят в обществе.

В Корпусе жандармов Мясоедов с 1894 года занял место помощника начальника Железнодорожного жандармского отделения в Вержболове[40], а с 1901 по осень 1907 года состоял уже начальником Вержболовского отделения[41].

Красивый, представительный, с хорошими манерами, говоривший на нескольких иностранных языках, Мясоедов умел обращаться с проезжавшей через пограничный пункт публикой. Его знал весь ездивший за границу Петроград[42]. Он сумел отлично поставить себя и с немецкими пограничными властями, и 18 сентября 1905 года он даже был приглашен на богослужение в церковь при имении германского императора Вильгельма в Ромингтене, в 15 верстах от Вержболово. После богослужения император беседовал с Мясоедовым, пригласил его к завтраку и за завтраком провозгласил тост «за русского ротмистра Мясоедова». Его приглашали затем несколько раз на охоту императора, и император пожаловал ему свой фотографический портрет.

Все это ставилось начальством в большой плюс Мясоедову. Товарищи ему завидовали, и для железнодорожных жандармов Мясоедов, увешанный иностранными орденами, был идеалом.

В 1907 году, будучи вызван в суд свидетелем по делу одного анархиста, Мясоедов дал правильное, но не в пользу Виленского охранного отделения показание, что очень задело Департамент полиции. Столыпин принял сторону Департамента и приказал перевести Мясоедова на Волгу. Тот, будучи совершенно прав, обиделся и ушел в запас.

Он стал заниматься коммерцией в компании с евреями. В 1909 году Мясоедов сошелся семейно с генералом Сухомлиновым и осенью 1910 года был снова принят в Корпус жандармов и отчислен в распоряжение Сухомлинова, как военного министра.

Появление около Сухомлинова жандармского офицера подняло против Мясоедова интриги среди многочисленных адъютантов министра. Пошел против него и особый отдел Департамента полиции, вспомнив старое дело, и доложил Сухомлинову, что Мясоедов ведет некрасивые коммерческие дела с евреями. В то время против Сухомлинова шла большая интрига, которую вел Гучков в компании с генералом Поливановым. По инициативе Гучкова в № 118 «Вечернего времени» и в «Новом времени» от 14 апреля 1912 г. (где Гучков состоял пайщиком), а 23 апреля в «Голосе Москвы» (орган гучковских октябристов) появились заметки с гнусными намеками и инсинуациями на то, что дело борьбы с иностранным шпионажем поручено уволенному из Корпуса жандармов офицеру, что с тех пор австрийцы стали более осведомлены о наших делах и т. д.

Фамилия Мясоедова названа не была, но всем было ясно — про кого пишут. Мясоедов потребовал от редактора «Вечернего времени», кто дал такую справку. Тот отказался сообщить имя информатора, и тогда Мясоедов нанес Борису Суворину[43] публичное оскорбление действием. Тогда в «Новом времени» от 17 апреля появилось интервью с Гучковым, который, называя уже Мясоедова, подтвердил всю сплетню «Вечернего времени». Гучков лгал в газете, что Мясоедов возглавляет при министре сыск и т. д., чего на самом деле не было. Мясоедов вызвал Гучкова на дуэль, и произошло самое пикантное во всей этой истории обстоятельство. Гучков принял вызов и дрался на дуэли с тем, кого обвинял в шпионаже. В апреле же