Сегодня опять был кошмар… Он пришел без спросу и я долго журил его за это, а профессор Цикенбаум стоял рядом и мудро молчал… Кажется, он изучал мой кошмар с помощью математических формул, привязывая их к историческому процессу нашей необузданной в своих страстях человеческой массе…

Именно, по этой причине я прогнал кошмар через форточку и впустил на несколько часов нежную Стеллу… Мы со Стеллой наслаждались нежной борьбой наших страстных тел, а профессор Цикенбаум стоял над нами и высчитывал параметры наших взаимных слияний, а также пламенных охов и вздохов…

А потом он мне надоел и я его тоже выгнал, но через дверь…

Профессор нехотя спустился в Оку к сладострастным девам… Те мигом уложили его на ласковые волны реки и потекли с ним в неистовое излучение призрачного экстаза…

Кто-то подглядывал за нами, держа в руках окаменевший стебель древней травы или моллюска, и в его расщелине через дырочку возникала другая сказочная реальность… Меня не было нигде, но я был там, где были все остальные…

Я был в горячем и сладостном лоне Стеллы, и одновременно в кричащем от счастья Цикенбауме с девами… Я был везде и этот фокус, кажется, рождался именно от этого самого окаменевшего стебля или моллюска, через который Неизвестный подглядывал за нами… И это его чудное подглядывание заставляло нас сходить с ума и совокупляться в призрачных полетах снов и звезд, переплетающихся между собой в одно необозримое пространство…

А ближе к полудню я перевел дух и сказал Стелле, чтобы она возвращалась к себе в свою другую потустороннююю реальность… А мы с Цикенбаумом опять сидели у Оки и пили водку… Водка было до ужаса теплая и мы сразу же расплывались… И нас ним в одно мгновение уже не было, но потом этот Неизвестный снова глядел на нас через окаменевшую трубочку моллюска или травы, и все сразу вставало на свои места…

Таким образом, это таинственное подглядывание Неизвестного толкало весь этот мир и нас к бесконечному совокуплению, соединению с собой и со всеми остальными, кто возникал здесь также от таинственного подглядывания, и к медленному возращению в тот же самый тихий и таинственный сон, из которого берут начало все земные реки и потоки жарких семяизвержений, от которых на землю прилетают новые люди – духи… Аминь…

Цикенбаум всегда любил что-нибудь врезать, особенно, когда выпивал со мной водку у Оки… Но если рядом были девы, он стеснялся и чаще молчаливо гладил их вздрагивающие и сладостные тела, а потом он уводил их в Оку, где совершал с ними самые сказочные явления…

В жизни Цикенбаум был немного философ, немного мистик, немного любовник-виртуоз… Но у него всегда было так много женщин, что его едва хватало на науку… По этой причине я стал помогать ему и в науке, и, конечно же, с девами…

Я писал за него лекции и планы семинарских занятий, иногда увлеченно заходил в Оку с какой-нибудь прекрасной девой, на которую у Цикенбаума уже не было времени и тоже совершал с ней нечто волшебное… В общем я везде, где мог замещал его…

А однажды я задумался о том, что мы берем взаймы друг у друга наши жизни и мне почему-то стало как-то необычно странно, как будто я сам на миг стал Цикенбаумом… И действительно, через какое-то время Цикенбаум попросил меня выпустить его из себя… Но я не хотел его выпускать… Мне нравилось ощущать себя профессором, особенно в лонах его сладострастных дев…

Тогда Цикенбаум начал мне мстить… Стоило мне только начать читать для студентов одну из его лекций, как он тут же выпускал из меня не очень пристойные выражения… Например, императрицу Екатерину вторую он назвал сначала шлюхой, потом проституткой и так громко при этом рассмеялся, что многие студенты, особенно студентки попадали со своих мест…

Как-то в ректорате он заставил меня соблазнить ректоршу, и провести с ней все зимние каникулы на Гавайях…

Со временем я привык к его несуразностям и поэтому носил с собой что то вроде кляпа, который каждый раз вставлял себе в рот, как он только начинал пытаться что-нибудь этакое сказануть моим ртом…

А потом я все же сжалился над ним и выпустил его из себя… С тех пор мы часто с Цикенбаумом сидим у Оки, пьем водку и любим наших нежных дев, утешаясь также часто Платоновской мыслью о нашем всеобщем Бессмертии…

Кто-то сказал, что жить очень сложно, и я рассмеялся… Ибо я был не там, и вообще я мог быть где угодно, даже во сне с Цикенбаумом я мог проходить проплывать любые перелески и волны сладостного обольщения и дикой необузданной страсти…

Девы появлялись и тут же исчезали… Но мы с Цикенбаумом плыли, летели, не обращая на жизнь никакого внимания… Ибо внимание уже к очень многому нас обязывало, а мы привыкли быть лишь временщиками-метафизиками…

Но, правда, была еще Стелла, которая ко мне чересчур здорово прикипела…

Так, заглядывая иногда в ее похотливые кошачьи глазки, я вдруг задумывался о том, что нас с ней, возможно, скоро не будет, и все сразу вставало на свои места…

Я жил без обязательств, как и без постоянного места своего обитания…

Иногда с Цикенбаумом, на Оке, с водкой и с девами, в волнах и на берегу, за кустами, я спрашивал себя, – А правильно ли я живу и где он, смысл моего существования… Неужели одно полусонное вожделение способно произвести такую бурю страсти и оргазма… После которой ты уже не ты, а совершенно пустое и никчемное существо сослепу пытающееся разглядеть где-то там в небесах своего Бога… Цикенбаум редко смотрит куда-то по сторонам и он по своему счастлив, он и мне говорит, делай как я, ведь жизнь проходит без следа как чудный сон…

И мы пьем, веселимся, и все-равно что-то не так… То есть вроде бы счастье приходит на миг с лоном желанной красавицы и тут же куда-то исчезает…

Словно и не было его, счастья, лона, наслаждения… И ты остаешься один и думаешь… Думать можно о чем угодно, но о чем угодно не хочется, и тогда что-то неожиданно задевает тебя как настороженный взгляд старика из-за дерева, который давно уже живет бомжем, но забрел сюда, на берег Оки и сам не знает, что ему делать… Я говорю, – Старик, не бойся, мы живем ради того, чтобы просто жить, любить и на что-то надеется… А старик смеется в ответ, и я вдруг понимаю, что передо мной стоит сам Бог…

И тогда я спрашиваю его, за что он так жестоко поступил со всеми нами…

А старик смеется, ибо наш Бог давно сошел с ума и очень скоро волна его безумия проглотит целиком все человечество… Вот чего я всегда боюсь…

Но Цикенбаум говорит, – Не ссы! Мы созданы, чтоб сказку сделать былью! И на Бога тоже какая-то управа есть! Так ее еще найти надо, – шепчу я, а меня в волнах Оки обвивает сладостная дева… А Цикенбаум пьет водку и тоже с другой девой бросается в Оку… И так мы все до одного, до одной, вливаемся в бесконечный поток бытия…