Но пацаны слали только харчи, привета на словах Игнат от них не получал. Письма менты отбирают, а малявы через тюремную почту они слать еще не научились.

Впрочем, учились они быстро. Шла вторая неделя заключения, когда Игнат получил от них сообщение. Кеша от имени всех благодарил его за то, что он не сдал их ментам. Игнат мог только усмехнуться в ответ. Не в его интересах было сдавать своих друзей. Да и менты этого не требовали… Но благодарность Игнат принял. Он ведь мог рассказать ментам, как и при каких обстоятельствах появилось оружие, кому оно досталось. Тогда бы и пацаны сели с ним за компанию. Но ведь он их не сдал. И сдать не мог…

И еще Дашок сообщал, что их план оставался в силе. Нетрудно было понять, о чем шла речь. Игната нет, но Кеша с пацанами на свободе, а у них и стволы имеются, и решимость продолжать начатое дело есть. Если это так, то Юрш не должен уйти от возмездия.

Тюремная жизнь шла своим чередом. Дни уходили в прошлое, а обитатели камеры – на суд. Очкарика осудили на «химию» на прошлой неделе, Кузьмича повезли на это дело сегодня. И меченого не так давно забрали, и похожий на мумию ушел. Обоих определили в блок для осужденных, откуда для них должен был начаться этап в зону. Смотрящего оправдали, и он вышел на свободу. Но блаткомитет как был, так и оставался. И смотрящий в камере новый. И блатота воровская подтягивается.

На днях мужик в годах на хату заехал, стали выяснять, кто такой, оказалось, что уважаемый вор. В прошлом вор в законе, а в настоящем – отступник. Завязал бродяга с прошлым. Отмотал четвертый срок, вернулся домой, нашел бабу с тремя детьми, женился на ней. И даже на работу в совхоз водителем устроился. Надоело, сказал, бродить по свету.

Казалась бы, братва должна была отнестись к нему с пониманием. Четыре ходки у мужика, заслуги перед братвой, целые зоны когда-то размораживал. Устал человек, к тихой спокойной жизни потянуло, но не простила ему братва. Сход должен был решать, можно уходить ему или нет. Сход должен был снять с него статус законного вора и оставить за ним положение вора в короне. И если такого не было, значит, Клич – отступник. Со всем отсюда вытекающим.

Клич сказал, что воры отпустили его с миром, но ему не поверили. Хотя и опускать не стали. И даже отдельную шконку ему выделили, но не в блатном углу, а среди прочих арестантов. И маляву к законникам заслали, ответа ждут. И Клич ждет. Его ведь и опустить могут по приговору воровского суда. И даже убить. А может, и помилуют. Но какое-то решение по-любому будет.

Коней загнали и по душу Игната, но ответа почему-то не было. А может, никто и не слал никакой малявы. Может, до фонаря им было, кто такой Игнат. Не того полета он птица, чтобы относиться к нему всерьез. Это же следственная камера, здесь все течет и меняется, и если на каждом арестанте заморачиваться, то надорваться можно.

Игнат тоже ждал суда. Ему шили двести восемнадцатую статью, свою вину он признал, поэтому следствие не должно быть долгим.

Второй месяц он в этой камере, третьего может и не быть. А о том, что блаткомитет будет разбираться с его прошлым, он уже и не думал. Кому нужно его прошлое, когда здесь живут настоящим? Ведет он себя правильно, косяков за ним нет, из общего ряда не выбивается, люди его уважают как порядочного арестанта. А то, что менты его прессовали, так это когда было…

Игнат лежал на шконке, вытянув ноги на всю длину, в руках дымилась папироса. Дверь открылась, и в камеру вошел Кузьмич. Игнат недовольно повел бровью. После очкарика к ним на шконку никого не подселили. А сегодня еще и Кузьмич должен был съехать. Камера малость разгрузилась, и нет уже таких раскладов, как три задницы на одну жердочку. По одному-два арестанта на шконку, и у Игната были реальные шансы провести сегодня ночь в приятном одиночестве.

Но Кузьмич вернулся. Сначала он передал смотрящему какой-то сверток, а затем объяснил Игнату ситуацию. Оказалось, что суд отправил его дело на доследование. Значит, с Кузьмичом им суждено расстаться не скоро. Возможно, Игнат съедет раньше…

А в пакете, как оказалось, был морфий на весь блаткомитет. И пошел шприц по кругу.

Пакет Кузьмичу передали в здании суда, и он доставил его в целости и сохранности. Но его даже не поблагодарили, хотя и могли бы ему предложить ширнуться. Все равно бы он отказался.

У Игната тоже не было никакого желания уколоться. Да и не предложат. Впрочем, он и не рассчитывал, поэтому очень скоро забыл о пакете. И как оказалось, зря. Так как в пакете была еще и малява – по его душу.

Смотрящий сначала обдолбился, а потом уже позвал Игната к себе. И остальные урки выглядели как законченные торчки под кайфом. Видно, хорошего качества был морфий, высокой концентрации. И это могло сыграть с Игнатом злую шутку.

– Предъява к тебе, пацан, подъехала, – объяснил смотрящий, мутными глазами всматриваясь в него.

Мощный он мужик, дубовой крепости. Ястребиные глаза, орлиный нос, тяжелый будто чугунный подбородок, крутая борцовская шея. Он был грузином, но кличка ничем не выдавала его принадлежность к закавказским народностям.

– Законного вора ты замочил… – продолжая сверлить взглядом, сказал Шульц.

– Законного вора?

– Гадом тебя объявили.

Игнат похолодел. Слишком хорошо он знал, что это для него означает.

– Паппос не был законным вором. Ссученный он. И не убивал я его…

Какое-то время Шульц тупо смотрел на Игната. Казалось, он заснул с открытыми глазами.

– Паппос был законным вором.

– Ссученным вором он был! – мотнул головой Игнат. – По ушам ему дали! Он не имел права меня гадом объявлять!

– Ты гад! – постановил Шульц.

И его слова было достаточно, чтобы стереть Игната в порошок прямо на месте.

А слово сказано. Потому что этого хотел Юршин. Теперь Игнат точно знал, кто организовал подгон с морфием и малявой. Блатные накачались наркотой, и теперь им до фонаря, ссученным вором был Паппос или нет. Зачем разбираться, если обдолбленная душа жаждет крови?

Игнат предполагал такую ситуацию, но не очень боялся разбора полетов. Он точно знал, что Паппос не тот вор, за которого могут предъявить. Но ему предъявили. И он обречен…

– А пацан смазливый, – гнусно ухмыляясь, сказал воровской бык по кличке Сапун.

И протянув к Игнату руку, заигрывающе ущипнул его за щеку.

– Тут разбор нужен. Паппос уже не в законе, и он мою девчонку залохматить хотел!

Это был крик вопиющего в пустыне. Никто и не хотел слушать Игната.

– Девчонка, – кивнул Шульц. – Ты девчонка.

– А кто лохматить будет? – спросил Сапун.

– Начинай! – скабрезно ухмыльнулся смотрящий.

Не думал Игнат, что все произойдет прямо сейчас. Обычно к таким делам готовятся заранее. Мало вынести приговор, нужно еще и с вертухаем договориться, который мог поднять тревогу, а этот вопрос еще не решен. Да и не собирались его решать. Морфий делал свое дело.