были чисто растительными, «деревянными», а какие бы то ни было следы какой бы то ни было живности отсутствовали напрочь. При этом лес был на удивление однообразным, куда бы я ни пошел везде вставали деревья-переростки, рос папоротник и царили зеленоватые сумерки. Не было естественного разнообразия флоры и освещения, не было подвидов деревьев и кустов, не было полутонов и различия по яркости цветов и света. Самая необычная обстановка, если не будет претерпевать изменений, быстро приестся и надоест, станет обыденностью. Вот и этот лес, так поразивший меня вначале размерами деревьев и сказочным освещением, стал надоедать. И даже раздражать, поскольку не было ему ни конца, ни края, соответственно не было и выхода из него. А клетка, хоть и золотая, клеткой и остается.

Я уже худо-бедно понимал, что для передвижения в таких снах надо не только двигаться, но еще и хотеть двигаться. Вот только куда хотеть? Единственное место, которое я до этого видел во сне, это поляна с Дубом и девушкой, но идти туда почему-то не хотелось. Во-первых: Дуб опять надсмехаться начнет, а поскольку он видит меня насквозь, со всеми потрохами и подноготной, поэтому и бить будет по самым больным и уязвимым местам. А чего в этом приятного, скажите на милость? Во-вторых: я боялся лесной красавицы. Вообще, я и к красивым девушкам отношусь с опаской, побаиваюсь их. Ибо имеют они надо мной власть, мне непонятную, но непреодолимую. В их обществе я не то, что теряюсь, скорее тупею, и вертят они мой как захотят, во все четыре стороны и тридцать два направления. Соответственно, чем красившее девушка, тем больше ее власть надо мной и тем больше мой страх перед ней. Поскольку лесная дева была абсолютно красива, то и страх мой перед ней был абсолютным. Увидеть-то я ее хотел, даже мечтал об этом, но самой встречи, как и ее последствий, боялся. С красавицами легче встречаться в мечтах, или во снах, смущало лишь то, что я сейчас как раз во сне и находился.

Поскольку местность по горизонтали не спешила меняться, то я решил попробовать изменить ее по вертикали. Проще говоря, я полез на дерево. Оно словно для того и предназначалось: многочисленные складки коры, ветви, сучки, грибы-паразиты образовывали почти идеальную винтовую лестницу. Пробившись сквозь листву, я вынырнул уже над лесом. Ветви исполинов только на одном уровне образовывали непроницаемый полог, а по остальному стволу произрастали относительно редко. Я бы даже сказал — с долей позерства. Каждая веточка имела уникальную форму и размеры, и любая сошла бы за двухстороннюю, но причудливо изогнутую дорожку. Иногда ветви моего дерева соприкасались с ветвями соседок, и, в принципе, можно было прогуляться с дерева на дерево без особых затруднений. Вот только зачем? Ведь насколько хватало глаз, то есть от горизонта до горизонта, стелилось зеленое море листвы и возвышались стволы исполинов, соединенные причудливыми ветвями-переходами. Фантастическая красота и феерическая бессмысленность. Можно часами ходить с дерева на дерево и умиляться открывающимися видами, но зачем? С какой целью? Для чего?

Высота деревьев, кажется, не имела конца, ибо их верхушки терялись в лазурной голубизне неба. Света над пологом леса было много, словно ярким безоблачным днем, однако солнца на небосводе не наблюдалось. Мне стало интересно, на какую высоту все-таки поднимаются стволы? Ведь не могли же они и вправду быть бесконечными…

По мере возвышения колышущееся море листвы все отодвигалось, а горизонт все расширялся. Вскоре у меня уже недоставало зрения разглядеть полог, и стало казаться, что дерево произрастает прямо из воздуха. Горизонт по причине все той же ограниченности зрения стал бескрайним. Стволы соседних деревьев на всем протяжении подъема стремительно разбегались по сторонам, и теперь я карабкался по одинокому столпу, возникающему из ниоткуда и уходящему в никуда. Ощущение безмерности и безграничности было столь сильно, что я начал путать верх с низом. Усугубляя путаницу, гравитации как-то подозрительно ослабла.

Ствол почти лишился ветвей и стал тонким, как водонапорная башня. Ползти вверх стало сложно, но стоило только подумать о спуске в бездну, как организм сразу находил новые силы, а мозг — новые аргументы в пользу именно подъема, а не спуска. Наконец, что-то изменилось. Внизу была сплошная чернота, синь осталась лишь узкой полоской у самой кромки горизонта, а вот вверху показался клубящийся серо-белый массив. И в скором времени я уже продолжал подъем как пресловутый ёжик в тумане. Признаюсь, это было намного приятнее, чем подъем над бездной, ведь недаром говорят, что у страха глаза велики.

Слой облаков кончился внезапно, не разрежаясь, и я резко вынырнул из полумрака на свет, прищурился и огляделся. Верхушка дерева здесь и заканчивалась, распушившись симпатичной метелкой. Небеса светились золотым маревом, а облака на проверку оказались проницаемые только в одну сторону: пропустили меня вверх, но притворились твердокаменными при попытке двинутся вниз. При этом они не переставали клубиться, изменяться и казаться эфемерными.

Прогуляться по облакам было приятно, по крайней мере первые десять минут. После этого очарование места растаяло, оставив лишь досаду: в лесу хоть деревья торчали, было на что посмотреть, здесь же было абсолютно пустое клубящееся серо-белое поле без границ и краев. К глупости своей я успел удалиться от верхушки приведшего меня сюда дерева, и теперь никак не мог ее отыскать.

Хочу вниз, решил я, и для наглядности попрыгал на месте. С третьим прыжком я провалился сквозь облачный слой и устремился вниз с захватывающей дух скоростью. Внизу, во тьме, что-то начало проступать, приобретать очертания и медленно приближаться, и вскоре я уже довольно четко видел, что несусь к земле. Когда стали различимы отдельные детали, такие как горы, озера и деревья, я с ужасом возопил: вниз-то я хочу, но не с такой же скоростью!.. Не знаю, помогли ли мои неумелые взмахи руками, но падение заметно замедлилось.

Детали приближающейся земли все увеличивались, и вскоре стали узнаваемыми — я падал на поляну с Дубом. С высоты своего полета я окинул ее взглядом вдоль и попрек. Дуб находился в центре, а сама поляна, отделяющая его от леса, по площади примерно равнялась площади, занимаемой Дубом, но была площадью кольца, а не круга. Дуб оказался ниже давешних деревьев, но толще, ширше и массивнее. Он на их фоне выглядел бы столетним пеньком на фоне камышовой поросли: та хоть и выше намного, да по общим впечатлениям и близко с ним не лежит.

Поляна стремительно приближалась, и если первой мыслью было — не упасть бы на Дуб, то второй