Так она плыла по полям, ныряя в ложбины, надеясь, что все уже вернулись к своим делам, но как только она доехала до края поля и повернула назад, неизвестно откуда с криком «Джеронимо!» выскочило загоревшее лицо.

Это был Джек, приехавший в увольнение. Он был в своем репертуаре, сначала напугал ее до смерти, потом насмешил, и она на миг отвлеклась от работы. Трактор вильнул, борозда была испорчена.

– Смотри в оба! – сердито заорал Реджи. – Гони отсюда этого кретина! – При виде кривляний Джека ее разобрал смех, и она ничего не могла с собой поделать.

– Гляди, что я из-за тебя натворила! – напустилась она на ослепительно красивого солдата. – Вот погоди, ты у меня дождешься! Ведь война идет, а ты…

Она не собиралась останавливаться, даже ради него. Она работала ради победы, это ее личный вклад, и поэтому отлынивать ей нельзя. Из-за Джека она испортила борозду, но ничего, сейчас она все поправит.

Джеку всегда удавалось ее рассмешить, а ее сердце всегда трепетало при виде его. Сумасшедший Джек, адский мотоциклист. Он довел Флорри до бешенства, когда принес мотоциклетные моторы на кухню и разложил на полу. Он с оглушительным ревом гонял по узким дорогам, словно это была гоночная трасса в Бруклендсе. Казалось, он ничего не принимал всерьез. Дядя Том надеялся, что он тоже станет фермером, но не на того напали.

– Что вы хотите? – фыркала бабушка. – Флорри ведь из семьи Керров, это потом она вышла за Уилфа Сойерби. Керры никогда не были хорошими фермерами, не та порода. Джек тоже не сможет сидеть на одном пятачке. Керры любят прыгать с места на место и мечтают получить все блага жизни, и сразу.

Как же тогда Флорри смогла жить на ферме с дядей Томом? – подумала Миррен. А еще Флорри веселая, любит посмеяться. А хлеб и пироги у нее получаются гораздо лучше, чем у всех Йевеллов.

Джек закончил мужскую гимназию, а она женскую. Он даже ездил со школой во Францию и неплохо говорил по-французски, а она с трудом справлялась с латынью и немецким.

Теперь он проходил обучение где-то под Лондоном, что-то связанное с минами. Он всегда относился к ней словно старший брат, но ведь они никакие не родственники. Девчонки всегда млели при виде его, когда он встречал ее со школьного автобуса и подвозил домой. Как могла она признаться им, что ей самой хочется заполучить его? Когда он появлялся, все словно солнышком озарялось.

Пожалуй, отчасти это объяснялось тем, что он спас ее в детстве. А еще он своими ужимками и гримасами выводил ее из грустного настроения. Джек вообще непредсказуемый; никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент. Еще он превосходно танцевал и в конце танца всегда поднимал ее в воздух. Иногда он глядел на нее так, что она вся вспыхивала и заливалась краской.

– Миррен, ты необычная, не такая, как все. Помни об этом. Я должен глаз с тебя не спускать.

Иногда он ходил с ней в кино и держал ее за руку, а в другой раз оставлял ее одну. В последнее время она чувствовала себя при нем неотесанной деревенщиной, и у нее появилось подозрение, что он завел себе в Лондоне какую-нибудь вертихвостку с помадой и кудряшками. Вообще, все девчонки тут же начинали жеманничать и хихикать, когда он глядел на них своими шальными черными глазами. А когда Лорна или Хилда кокетничали с ним, в ней вспыхивала ревность, и тогда она понимала, что влюблена в Джека по уши. Крэгсайд сразу опустел после его отъезда. Как-то раз Флорри заметила ее уныние и отвела ее в сторону.

– Я вижу, что ты неравнодушна к нашему Джеку, только не показывай ему этого. Он похож на моего отца и не любит, когда на него надевают узду. Не дави на него, и он сам придет. Правда, милая, он не из тех, кто рано женится, но если уж надумает, то выберет тебя. Он относится к тебе с нежностью.

Выслушав такое мягкое предостережение, Миррен вспыхнула и потупилась. Она влюблена в Джека Сойерби с девяти лет, и теперь поздно что-то менять.

Она торопливо закончила работу; и у нее осталось чуточку времени, чтобы вымыться и переодеться. После этого она отправилась в Скар-Хед послушать все новости от Джека.

В последующие месяцы все было распахано, засеяно и приготовлено к зимним холодам, но зима 1940 года выдалась на редкость морозной и снежной. Уиндебанк ждал настоящей, серьезной войны, но не дождался. Эвакуированные горожане, замерзшие и недовольные, вернулись в Лидс и Халл. Активистки Женского института мариновали и консервировали овощи, варили джемы. Фонд служб утешения устраивал концерты, лотереи, благотворительные базары, все, что могло вытянуть деньги из карманов осторожных фермеров. Из далеких мест приходили письма; в несколько семей были доставлены печальные телеграммы, которые никому не хотелось читать. Берт участвовал в летных операциях, и Бен тревожился за своего брата.

Потом, в начале июня, пришли известия о чуде в Дюнкерке[5]и об эвакуации, произведенной ужасной ценой. Джек был среди тех, кого вывезли в последний момент; он закладывал мины на берегу пролива[6]и был ранен.

Он высадился в Ливерпуле и вернулся в один из вечеров, изможденный, в лохмотьях. Беспробудно спал почти три дня, а потом ел все, что готовила ему тетя Флорри. После этого его направили куда-то на юго-запад на спецподготовку.

В последний день перед его отъездом Миррен надеялась, что они сходят в кино, но он, все еще усталый, с серым лицом, провел весь вечер в пабе с Томом и Беном, рассказывал всем истории о своих подвигах на побережье, пил все, чем его угощали благодарные слушатели, и под конец хорошенько набрался. Потом он приплелся в Крэгсайд, и они с Миррен прогулялись по полям, проверяя всходы.

Как они и опасались, стебли овса были слабыми, а колосья маленькими и немощными. Миррен и Джек поднялись к Краю Света и стояли там, глядя вниз на долину и на розовый закат, разгоравшийся над пустошами.

– Я беру назад все слова, которые говорил до этого про этот дом, Миррен… Никогда не верь им. Тут просто рай по сравнению с теми местами, где я был. – Такого Джека, трезвого и печального, она еще не видела. Он всегда был в компании своим парнем, полным выдумок и дурачеств, всегда изображал из себя сумасшедшего. Теперь же он выглядел на десять лет старше. Миррен хотелось обнять его, хотелось убрать из его глаз боль и злость, которых она не замечала у него прежде.

– Что, все было очень плохо? – спросила она.

– У наших парней даже не было возможности войти в воду. Мы торчали на берегу как утки, и нас некому было защитить. Ни одного нашего самолета… Но мы все-таки выжили и готовы драться и дальше. Я не хочу, чтобы господин Гитлер наложил свои лапы на все это. Если мы сейчас не выдержим и дрогнем, это будет конец всего, что мы учили за свою жизнь. – На его глазах показались слезы. Миррен увидела мягкого Джека, несмотря на все его шуточки. Она схватила его за руку, хотела прижаться к нему, утешить, но он лишь недовольно тряхнул плечом.