— Семнадцать пятьсот у джентльмена. Я выхожу из игры, и на кону остается семнадцать пятьсот. Прекрасная работа, дамы и господа. Столько холста и краски за небольшие деньги. Она чудесно согреет вас в зимнее время. Продаю за семнадцать тысяч пятьсот фунтов. Продано.

Молоток со стуком опустился на стол. Бизнесмен с мобильником что-то радостно проговорил в трубку и захлопнул крышку.

— Наш следующий лот…

Двое из троицы, покупатель и парень с мобильником, встали со своих мест и, пробираясь через толпу, направились в конец зала. Делакло видела, как они спускались по лестнице. Но чтобы узнать, как оплатить покупку и забрать картину, требовалось обратиться к сотруднику, сидевшему за столиком в холле, а не спускаться вниз.

Было продано еще несколько лотов.

— Лоты с тридцать первого по тридцать третий сняты с продажи. Таким образом, мы переходим к лоту тридцать четыре. Супрематическая композиция неизвестного художника с довольно необычным цветовым решением.

«О Господи, что за ужас», — подумала Делакло.

— Какой может быть цена за эту композицию с… интересным сочетанием цветов? Могу я начать с полутора тысяч? Полторы тысячи. Позвольте посмотреть на вашу карточку, сэр?

Что происходит? Делакло заметила, что бизнесмен, оставшийся в зале, пытается сделать заявку на эту жуткую картину. Но карточка осталась у его товарища. А без нее он не мог принять участие в торгах. Мужчина заволновался и стал судорожно оглядываться по сторонам.

— Боюсь, без карточки вы не сможете принять участие в аукционе. Кто еще? Я не могу продать меньше чем за полторы тысячи. Благодарю вас, сэр!

Аукционисте нескрываемой радостью указал на джентльмена, стоявшего в глубине зала. Делакло повернулась, чтобы посмотреть на него.

— Кто больше? Есть желающие? Продаю за тысячу пятьсот джентльмену в глубине зала…

У дверей послышался шум. Обернувшись, Делакло увидела, как два ушедших бизнесмена буквально ворвались в зал. Их товарищ делал им отчаянные знаки.

— Продано.

Раздался стук молотка. Бизнесмен протестующе поднял карточку.

— Извините, сэр, но молоток уже упал. Продано за полторы тысячи. Лот тридцать четыре…

Бизнесмены метнулись в конец зала и уставились на покупателя. Это был седоватый, плохо выбритый мужчина с черными глазами, в белой рубашке с расстегнутым воротом, синей спортивной куртке и джинсах. Наклонившись над каталогом, он что-то записывал там карандашом. На поясе из кожи аллигатора висели темные очки, из кармана куртки выглядывал мобильный телефон, на запястье блестели слишком большие серебристые часы. Руки, не украшенные кольцами, покрывал ровный золотистый загар.

— Лот тридцать девять. Тот самый, которого все вы ждете. Дамы и господа, я рад представить вам «Супрематическую композицию: белое на белом» Казимира Малевича. Эта значительная работа считается первой в его серии полотен «Белое на белом». Наиболее типичное супрематическое произведение огромной художественной ценности и масштаба. Работа, достойная истинного джентльмена. Я начинаю торги с семисот тысяч. Я слышу восемьсот? Благодарю вас, мадам. Девятьсот? Девятьсот у Каролины по телефону. Один миллион. Благодарю вас. Один миллион в зале. Кто даст один сто? Один сто. Один двести. Благодарю вас. Один триста по телефону. Один четыреста. Один пятьсот. Один шестьсот. Один семьсот. Кто даст один восемьсот? Благодарю вас. Один девятьсот…

Делакло внимательно изучала полотно. Это не картина, украденная в «Обществе Малевича», и даже не та, которая изображена в каталоге. Она отчаянно пыталась запомнить всех, кто за нее торговался. Один телефонный покупатель. Женщина в розовом в середине зала. Бородач, сидящий с краю. Еще один в заднем ряду слева. Двое в первом ряду.

— Кто даст три миллиона четыреста? Спасибо. Опять по телефону. Три пятьсот? Три пятьсот. Три шестьсот. Три семьсот. Кто даст три восемьсот? Три восемьсот. Кто даст три девятьсот? Каролина прекращает торг. Три девятьсот у вас, мадам. Кто даст четыре? Четыре? Благодарю вас, сэр. Четыре сто? Они у вас мадам. Четыре двести. Кто даст четыре триста? Четыре триста. Четыре четыреста. Четыре пятьсот. Четыре шестьсот…

Мозг Делакло лихорадочно работал. Похоже, осталось всего двое. Она быстро переводила взгляд от одного к другому, пытаясь успевать за аукционистом, строчившим со скоростью разогнавшейся вагонетки.

— Пять двести. Пять триста. У вас, мадам. Кто больше… благодарю вас, сэр, пять четыреста. Пять пятьсот у дамы. Пять шестьсот. Пять семьсот. Пять восемьсот. Пять девятьсот. Шесть. Мы остановились на шести. Мадам, вы даете шесть сто? У нас есть заявка на шесть. Вы даете шесть сто? Решайте, мадам. У меня заявка на шесть от джентльмена. Кто… даст… шесть сто? Шесть… благодарю вас, мадам. Шесть двести. Сэр? Отлично, шесть триста. Шесть триста у дамы в розовом. Шесть четыреста? Сэр? Нет? Вы уверены? Джентльмен выходит из игры. Ваши шесть триста, мадам. Кто больше? Продаю даме за шесть миллионов триста тысяч фунтов…

— Эйвери, телефон не работает! И все охранники…

— В щитовой опять какое-то движение, сэр.

— К черту щитовую. Я сам пойду туда.

— Но если охрана…

— Знаю. Но я не собираюсь сидеть здесь взаперти, как в тюрьме, черт возьми!

Коэн отпер черный стальной шкаф, привинченный к стене, и распахнул дверцы.

Натянув пуленепробиваемый жилет, он пристегнул к бедру кобуру. Потом взял карабин и насыпал в карманы патроны.

— Этот козел еще не знает, с кем имеет дело.

— Возьмите вот это, — сказала Эйвери, протягивая ему черный головной телефон. — Так мы сможем общаться напрямую, а не через компьютер.

Коэн надел наушник и укрепил под подбородком микрофон.

— Эйвери, отключите ночное освещение.

— Вы уверены, что это необходимо, сэр?

— Да, черт побери, я уверен.

Коэн вытащил из шкафа очки ночного видения.

— Хорошая идея, сэр, — заметила Эйвери, возвращаясь к компьютеру.

В Национальной галерее современного искусства, как и во многих других музеях, были установлены низковольтные красные лампочки, помогавшие охране ориентироваться ночью. Это позволяло экономить электроэнергию и оберегать картины от постоянного воздействия яркого света. Простым нажатием клавиши Эйвери погасила красные напольные лампочки вдоль стен, и музей погрузился во тьму. Лишь синеватый свет ночи пробивался сквозь опущенные жалюзи.

— Запритесь, Эйвери, и никому не открывайте.

— Хорошо, сэр. Желаю удачи.

— Черт бы их всех подрал.

— Да, сэр. Пошлите их к черту.

Коэн надел очки ночного видения и взвел курок. Эйвери отперла замок. Коэн вышел, захлопнув за собой дверь. Металлические задвижки с лязгом вернулись на место, и он шагнул в непроглядную тьму коридора.