Так, а ведь помнится мне, мы же всё-таки вляпались в это дело…

И очень даже может быть, что яма номер четыре – это итог нашего заговора.

И, почему-то, когда речь зашла об итоге, припомнился день перехода Солнца из Близнецов в Рак. Что-то важное, связанное с этим заговором, случилось в этот день.

Мы стояли плотной толпой в зодиакальном зале дома Южный Асель. Так плотно, что затылком чувствовалось дыхание позади стоящих. У Южного Аселя замок небольшой…

Вспомнить дальнейшее мне не удалось, голова без предупреждения взорвалась болью, и я потеряла сознание, свалившись на пол проходки, не доходя буквально пары шагов до ствола.

Я не просто упала, умудрилась ещё и головой о камень треснуться, локоть ссадить, бедро ушибить.

Мало мне было одной головной боли – прибавилась другая боль от шишки на макушке с левой стороны. Пока Выдра понял, что тачка где-то долго задерживается, пока меня нашёл, – шишка налилась без помех, большая и горячая. И так-то окружающее не радовало, а теперь тошнило, стоило только глаза открыть. И левый локоть саднило.

Выдра сразу же отправил меня наверх вместо корзины с землёй, сказав, что сейчас сам докатает всё, что добыл.

Эти слова я послушно передала стоящим на лебедке и безвольно притулилась на ближайшем пне, вяло думая, вырвет меня или нет. Гудящая голова намекала, что надо бы, голодный желудок огрызался, мол шиш съеденное отдаст, самому мало.

Стоявшие на лебёдке женщины ругались, обозлённые тем, что вовремя работу закончить нам не удастся.

Даже брань их отскакивала от моей гудящей головы, всё, что меня на данный момент интересовало, почему же с пенька встать не могу, ноги не слушаются, и как я в таком виде доберусь до барака.

Выдра успел отправить наверх всю добытую породу до отбоя, хотя «спасибо» за это от стенавших лебёдочниц не дождался. Они подняли гнома и моментально испарились с просеки, не желая задерживаться у ям ни секунды.

Я так и сидела на пне, отрешённо пялясь на истоптанную землю.

– Надо идти, – попросил гном. – Мы одни оштались.

Он снял с меня вонючие сагиры, связал их, чтобы далеко не разлетелись, и кинул в ствол. Заново закрепил лебёдку, оставленную второпях женщинами. Подравнял кучу жердей, которыми мы завтра будем крепить проходку. Заткнул за пояс свое кайло. Помог мне подняться, и мы пошли по просеке к тропинке, ведущей к бараку.

Дурнота на меня накатывала волнами, то становилось почти нормально, то снова ломило лоб и виски, и горела шишка. Тогда я зажимала её ладонью и морщилась.

– Это пройдёт, – утешал меня Выдра.

Просека кончилась, началась узкая натоптанная тропка. Здесь надо было идти одной, вслед за гномом. Слева был спуск к реке, справа – пологий, ровный склон. Тонкие деревья торчали на нём палками, чёрные, словно обугленные жерди на рыхлом весеннем снегу.

Я обнаружила, что если смотреть на тропинку прямо перед собой, голова болит меньше. Вся штука в том, чтобы в поле зрения не попадали идущие ноги и проплывающие мимо деревья и кусты. Чем меньше движущихся предметов, тем легче. Сделав это открытие, я пошла быстрее.

И почти врезалась в остановившегося Выдру. Подняла глаза.

Впереди, сверху по склону на нас катился медведь-людоед. Именно катился, – он двигался так мягко, словно состоял из нескольких громадных шаров, обтянутых бурой шкурой. Было удивительно тихо, всё кругом застыло в вечерней отрешённости от дневных забот.

«Этого не может быть! – подумалось для начала. – Почему я?!»

Второй моей реакцией на происходящее был лихой отскок с тропинки влево за камень, лежавший рядом. Спрятаться за ним не смог бы даже суслик – камень приподнимался над поверхностью от силы на три четверти локтя, но, однако же, я замерла столбом именно за этим почти плоским камнем.

Медведь, как-то вразвалочку, приближался.

Выдра оцепенело стоял на тропе. Я рядом с тропой.

«Сейчас сомнёт гнома, потом меня… – пронеслось в голове. – И ни одного крепкого дерева поблизости. Да если бы и были – не успели бы…»

Нарушая вселенское оцепенение, Выдра вдруг громко закричал на медведя на гномьем языке.

Медведь в ответ заревел, заполняя долину своим мощным рыком.

От безысходности стала орать и я, присоединяя свой голос к голосу гнома. Ни на что больше сил не было, сердце, словно каторжанская гиря, лежало где-то на земле у ступней и даже не трепыхалось.

Медведь остановился, не доходя до Выдры. Вздыбился.

В вечернем сумраке он показался мне громадным и косматым, а гном рядом с ним – таким маленьким. И кайло, которое он выдернул из-за пояса – совсем игрушечным.

Инстинктивно я закрыла лицо руками и сквозь растопыренные пальцы разглядела лишь, что бурая масса качнулась вперед, одновременно неспешно и стремительно. И я просто ощутила, как когтистая лапа дернулась, зацепила кожу на затылке гнома и одним движением содрала её с головы на лицо, оскорбительно обнажив розовую кость черепа. «Хоть бы меня сразу уложил… – металась мысль. – Не хочу, как Муха, полуживой по земле волочиться…»

Рык медведя оборвался.

– Не бойся! – тронул мой локоть Выдра.

Живой Выдра, с целым скальпом. Но я же видела! То есть не видела, конечно, не видела, просто непроизвольно представила, дорисовав в воображении движение медвежьей туши. Какое счастье, что всё не так!

Я отняла ладони от лица. Медведь шерстистой грудой лежал на земле. Гном убил его своим кайлом. Один на один.

– Швежевать надо, – объяснил он. – Пока теплый и мягкий. Помощь нужна.

Я слабо кивнула, скорее чтобы подтвердить, что слышу.

– Ножа нет, – рассуждал Выдра деловито. – Не дают, «нельжя» говорят. Боятся.

Он обошёл камень, за которым я стояла, подобрал около него несколько небольших окатышей. Сухими, точными ударами расколол один, осмотрел скол, покачал головой и выкинул половинки. Сколол кусочек второго камня. Этот ему понравился больше. Несколькими движениями гном превратил окатыш в грубое каменное рубило, с достаточно острыми гранями.

И получившимся орудием начал снимать с медведя шкуру.

– Держи край, – попросил он меня, и я послушно тянула на себя ещё теплую кожу, которую гном отделял от тугих темно-красных мышц.

Постепенно мы раздели зверя до мяса.

И тут Лишай подоспел, с подкреплением. Услышал, видимо, рев медведя и наши крики, решил подождать. Убедился, что всё стихло, и ещё подождал, чтобы медведь наверняка ушёл. Только тогда пошёл выяснять, что случилось.

При виде освежёванной туши Лишай оживился.

– Сам? Ну, молодец! Крепкие вы гномы, хоть и маломерные, – бросил он небрежно и прицелился жадным глазом на шкуру.