В соседней комнате чирикала Оля, расставляя закуски на низком журнальном столике. В гостиной стоял большой черный кожаный диван, пара низких банкетов, домашний кинотеатр, окна были плотно занавешены тяжелыми, грубыми портьерами. Уют привносил только невероятно пушистый ковер и стопки книг, составленных в углу комнаты.

Третья комната была спальней Германа. Это сразу стало ясно, банально потому, что на рабочем столе были аккуратно сложены кипы вузовской документации: какие-то отчеты, бланки, приказы, распоряжения. Помимо них на столе лежал закрытый ноутбук, стояла настольная лампа с огромных темно-зеленым абажуром. Никаких милых мелочей: мужчина и в быту был столь же суров, как в работе.

Огромная кровать не была застелена, черный комплект постельного белья хаотично был разметан по кровати. Шкаф-купе был приоткрыт, за створкой виднелись аккуратные ряды плечиков с рубашками. Ох, как же мне захотелось открыть шкаф полностью и рассмотреть его вещи поближе, кто бы знал…. Такого припадка дебилизма у меня еще не было. Я даже засунула руки в карманы, чтобы удержать свое любопытство. Представила, как хозяин квартиры застанет меня, роющейся в его белье. «Позол, тетя Лалиса», — как бы сказал мой племянник. Над кроватью висела картина, которая настолько не вписывалась в обстановку, что было понятно: ее повесил туда сам Герман, а не арендодатели. На картине был изображен типичный пейзаж немецкого города века так XVIII–XIX. По всей видимости, это Мюнхен. Я ни разу там не была, поэтому судить не взялась. По углам комнаты были выстроены стопки книг, я пробежалась глазами по корешкам: большинство были по психиатрии, психологии, но встречались по философии, а так же художественная литература. Мой взгляд зацепился за знакомую фамилию автора на одной из весьма потрепанных книг: Аулова Р.А. Ого, Ларин учит хинди? Это же точно такой же учебник, с которого я начинала учить этот прекрасный язык. Удивил, Герман Александрович.

У кровати было широкое, тумбообразное изголовье. На нем опять-таки лежали пара книг, и рамка с фотографией маленького мальчика, с подписью "Марк Германович, 2 года". Марк Германович был очень симпатичным ребенком: огромные глазки, курносый носик, пухлые щечки и копна изумительных рыжих волос! Я влюбилась с первого взгляда! Рыжие детки — моя слабость. Мы даже шутили с сестрой, что она исходя из этого выбирала мужа — лишь бы рыжий. Чтобы меня будущими племянниками порадовать. Интересно то, что Герман, судя по внешности сына, предпочитал рыжих и светловолосых, как и я сама. Хотя мы с ним были смуглыми, черноокими брюнетами. Я погладила личико ребенка через стекло. К этому моменту меня, видимо, хватились, и я была настигнута Германом на месте преступления: сидящей на его кровати в полутемной спальне с фотографией его сына в руках. Я вздрогнула от неожиданности, когда скрипнула дверь.

— Извините! Хотела мельком посмотреть ваш дом, но не смогла удержаться от того, чтобы не рассмотреть эту фотографию, — сказала я, показав ему рамку, застыла в ожидании ответа мужчины.

— Смотрите, пожалуйста.

Только вы опять врете, — улыбнулся мужчина. — Если вам кажется, что вы бесшумно и абсолютно незаметно передвигаетесь, то это не так. Я видел ваши прогулки. При этом в остальных комнатах вы задержались на пару минут, а из моей спальни уже 10 минут как не выходите. Вы же целенаправленно шли сюда.

— Я все время забываю, что вы меня как открытую книгу читаете. Ничего от вас не утаишь. Да, а как еще? Побывать в гостях у сурового проректора, и не убедиться, что он человек: спит, — я покачалась на кровати,

— книжки читает, в инете сидит…,

— Не такого ответа я ожидал, ну да ладно…. - тихо, как бы в сторону, сказал мужчина.

Герман сел рядом со мной. Под его весом и без того мягкий матрас прогнулся, и я скатилась к мужчине, прижавшись к его бедру. Вспомнила, как мы с Антошей смотрели мультфильм, где два персонажа так скатывалась друг к другу, сидя в гамаке, и рассмеялась. Герман с нежностью посмотрел на фотографию в моей руке.

— Здесь он еще маленький, это старая фотография.

— Видели сына на каникулах?

— Да, он прилетал вместе с матерью на праздники. — Почему-то мысль о том, что Герман виделся с бывшей женой, меня кольнула. — К сожалению, пришлось раньше улететь из Москвы, из-за трудоустройства в ваш вуз. То есть наш. Лариса, я хотел с вами поговорить насчет возникшего разногласия между вами и рядом студентов… — мягко начал Герман. — Артему с Олей все ровно компания не нужна.

— Вы знаете? — тихо спросила я.

— Конечно, знаю, — строго сказал мужчина. — И все эти дни занимался ее решением. Сегодня я выступил на ученом совете с инициативой введения строгой системы сдач-пересдач. Это, конечно, положит конец вашим попыткам помочь всем не сдавшим, — и под мой удивленный взгляд продолжил. — Да, я понял, что вы у нас добрая душа и не отчисляете никого.

И до последнего пытаетесь вытянуть каждого, даже совершенно безнадежного. Но это обезопасит и других преподавателей. Я просмотрел все жалобы за последние пять лет: превалируют как раз жалобы на несправедливо поставленные оценки. При этом, как я подозреваю, только 10 % из общего числа имели хоть какое-то основание для недовольства. Нужно исправлять эту ситуацию.

— И что теперь? — спросила я.

— Теперь все, абсолютно все, пересдачи после второй попытки будут проводиться комиссией. Если преподаватель после экзамена сдает ведомость без проставленной оценки, то автоматически назначается вторая пересдача, следом комиссия. Я колесо не изобрел, такая практика действует во многих вузах, не знаю, почему у вас все бесконтрольно проходит.

— Опять «у вас»?

— У нас. Не привыкну никак, — с улыбкой поправился Герман. — В феврале начнется волна пересдач. В том числе ваших дисциплин. Так как на вас поступили индивидуальные жалобы в количестве 20 штук, — я хмыкнула.

— И одна коллективная, то на всех ваших экзаменах будут присутствовать кто-то с кафедры, и представитель ректората. На пересдачу этой дочери депутата я лично приду. Еще и папашу позовем. Пусть сам оценит уровень знаний своего ребенка.

— Как вы серьезно взялись за мою проблему… — начала я.

— Это не только ваша проблема, Лариса. Пока есть такие самодуры, как этот депутат, будут страдать честно выполняющие свои обязанности люди. К тому же такой ход создаст прецедент, и в следующий раз перед тем, как написать очередную жалобу, человек задумается.

— А это входит в вашу юрисдикцию? — осторожно спросила я.

— Нет, это входит в Федину юрисдикцию, — сказал мужчина, имея в виду ректора. — Он сам это прекрасно понимает, просто должность у него настолько высокая, что не все проблемы сотрудников «долетают» до него.

По пути их перехватывают разные отделы, сектора, и пытаются решить по мере сил. На все эти жалобы давались формальные отписки, в деканатах преподавателям внушали, что лучше избегать проблем. Мне такой подход претит.