— Ладно, я это так не оставлю! — сдался, наконец, перед силой Олег. — Я им третьего числа задам, будут помнить, сволочи! — он обернулся к давно упавшей в кресло жене: — Ну, что делать, иди домой. Потом разберемся.

— Как — иди? — в ужасе приподнялась она. — Отвези меня, я одна не дойду!

— Ну… Почему не дойдешь… Дойдешь потихоньку… — Олег быстро глянул на часы: — Ох, блин, опаздываю! Через полтора часа на сцену выходить, а еще ехать через все пробки и гримироваться… Все, короче, полетел. Ты там давай, не разнюнивайся. Сейчас придешь — сразу большую ложку меда съешь — и под одеяло. И смотри мне — чтоб к вечеру была огурцом! Ночью в гостях должна на все сто выглядеть!

Он кинул ей на колени номерок от пальто и помчался к выходу.

— Девушка! — тихо окликнули Лёсю из стеклянного окошечка. — Возьмите талон, идите так, не надо ничего… На вас лица нет…

Отходя восвояси с вожделенным клочком бумаги в руках, она услышала тихий диалог позади:

— Надо же, и как живет с таким дерьмом?

— И не с такими живут, Оль… А куда денешься…

«Я — денусь, — громко прозвучало в Лёсе, и робко добавило: — Если выкарабкаюсь…».

Рентген показал двустороннюю пневмонию, а доктор, для очистки совести предложив госпитализацию, выписал новый действенный антибиотик — только вот денег на него у Лёси не хватало: лиловую пятихаточку, предназначавшуюся женщине в регистратуре, муж в праведном возмущении вырвал из рук своей негодной жены — и тихо унес с собой…

Домой Лёся двигалась перебежками от фонаря до фонаря. Мела колючая, стеклистая поземка, свирепо налетавший ветер то и дело отвешивал страдалице жгучие пощечины. Она цеплялась за шероховатый бетонный столб, стояла в изнеможении несколько минут, ища взглядом следующий — такой же серый и надежный; иногда казалось, что фонарей этих впереди — дурная бесконечность, и дом недосягаем во веки веков… Но нет, пришла, сбросила одежду, развела в воде первый попавшийся порошок — и не почувствовала его вкуса в сухом, словно наждачкой выстеленном рту… Пришло странное безразличие: потом, все потом… Повалилась… Так и заснула лицом вниз, иногда глухо кашляя в подушку.

Уверенно выступив из Вечности, ощутимо приближалось новое тысячелетие.

Олег вернулся около десяти — веселый и слегка пьяненький: после детского утренника и дневного спектакля провожали с коллегами старый год и немножко увлеклись.

— Как? — совершенно искренне удивился он, глядя на распластанную, равнодушную Лёсю; она кашляла меньше, зато начала отчетливо задыхаться, на груди словно кирпич лежал. — Ты еще не готова? Ты, вообще, что себе думаешь?

— Я не смогу… — еле выговорила она. — У меня воспаление легких… Мне худо совсем…

Муж помрачнел, поджал губы как бы в глубоком раздумье, покачал головой, цокнул языком:

— Нет… Нет… Все-таки ты не русская женщина… Есть в тебе какая-то, извини, инородческая дохлость… — он закатил глаза и артистично схватился за сердце: — Аа-ах, Аб’га-ам, я уми’га-аю! Тьфу. Была бы нормальная баба, как у Некрасова, — сейчас бы пошла, выпила, закусила, побалагурила! Стопка-другая — и все как рукой… А ты тут корчишь из себя первомученицу… Противно, честное слово! Я тебя совсем другой себе рисовал! Я думал…

— Олег, сходи, пожалуйста, в аптеку, мне врач лекарство прописал, антибиотик. И я чувствую, что дальше тянуть нельзя, а завтра, сам знаешь, открытой аптеки не доищешься, — тихо перебила Лёся. — Я бы еще утром сама купила, да ты деньги забрал, а второй раз выйти у меня уж сил не было…

Муж не пошевелился:

— Вот не могу понять этого женского увлечения снадобьями! Чуть что — горсть таблеток. Одно лечат — другое калечат… Наши предки в таких случаях жарко парились в бане, потом заворачивались в овчинный тулуп, ложились на протопленную печь, а утром вставали здоровыми. В крайнем случае, пили водку с медом. И ничего, до ста лет жили.

— Олег! — взмолилась она. — Неужели мне придется самой идти в таком состоянии?! Ведь даже круглосуточные в эту ночь закроются через час!

Он с сомнением посмотрел на жену и скрипнул зубами:

— Опять сегодня опоздаю из-за тебя! Ладно, давай быстро свои рецепты…

Вернулся на удивление скоро, плюхнул объемистый белый пакет на тумбочку. Лёся жадно развернула его, жарко обрадовавшись, что лекарство начнет действовать уже сегодня, — но с изумлением обнаружила в пакете пять пузырьков сердечных капель и две огромные аптекарские бутыли микстуры от кашля. Она недоуменно шуровала в пакете в поисках заветной коробочки:

— Где мои таблетки, Олег? Что ты мне принес?

— Успеешь со своими таблетками! — махнул он рукой, скривив рот. — Сначала полечись нормально, и только если уж совсем не поможет, травись этой мерзостью… Вот послушай. Стою я в очереди с рецептом, и вдруг одна женщина — пожилая такая, приятная — через плечо мне заглядывает и говорит: «Молодой человек, вы что, с ума сошли? Вы кому хотите это купить? Жене? Не вздумайте: посадите ей печень, потом год будете на лекарства работать! Поверьте мне, я четверых детей вырастила безо всяких таблеток и прочей дряни. И врачей никогда не вызывала — что они знают, эти нынешние! А от кашля рецепт простой и проверенный: берете двадцать капель корвалола, пять столовых ложек микстуры из корня солодки, все это выливаете в стакан горячего чая с сахаром, залпом выпить — и так каждые два часа. На третий день — никакого кашля! Я только так и сама лечилась, и детей лечила, можете мне поверить!». Так что вот, держи. Попробуй сначала, проверь, а потом подумаем, глотать тебе всякую отраву или нет…

Лёся сумела удивиться даже сквозь наплывающую дурноту:

— Ты обалдел? — прошептала она. — Я тебе русским языком сказала: мне врач прописал! А не какая-то чужая женщина. Что мне теперь делать? Я же…

— «Я, я, я!» — передразнил Олег. — Если б ты только знала, как мерзко выглядит со стороны это твое вечное ячество! Никого не слушаешь, никаких авторитетов не признаешь, только якаешь и якаешь. Врач ей прописал, мальчишка сопливый, скажите, пожалуйста! И вместо того, чтобы слушать советы старых мудрых людей, у которых опыт всей жизни за плечами, вместо благодарности…

— Уйди, — простонала Лёся, отворачиваясь. — Уйди ради Бога… Я обойдусь… Только уйди куда-нибудь…

Горячие слезы текли по горячим щекам.

Вместо того чтобы праздновать Новый год вдвоем с одинокой матерью, как делала это уже почти тридцать лет, верная Лена носилась по городу на своем пегом «жигуленке», разыскивая единственную в этой торжественной ночи дежурную аптеку. Она привезла и требуемое лекарство, и горчичники, которые сама немедленно поставила подруге, и еще много-много цветных коробочек с вселявшими надежду капсулами, горошками, бутылочками… Капли, доставленные мужем, правда, тоже пригодились не однажды: Лена капала их в маленькую рюмочку, когда Лёся начинала особенно горько рыдать, и насильно вливала в нее, от всей души приговаривая:

— Ну и сволочь… Ах, какая сволочь показательная… И подумать только, что случись с тобой что, не дай Бог, и он — единственный твой наследник!