Сен-Жермен отвел глаза. Ох, дуралей! И все же как трогательны его выспренность и наивность! Быстрым движением обнажив свою грудь, он сделал на ней короткий надрез. Из небольшой ранки хлынула кровь, через мгновение оросившая губы раба

Письмо Тигеллина к Нерону.

«Приветствую тебя, августейший!

Многие поговаривают, что моя неусыпная бдительность превратила Рим в город глаз и ушей. Не скрою, я рад это слышать, ибо злодейству и лжи, таким образом, не остается возможности где-то укрыться от скорой и справедливой расправы, и они прячутся там, где их меньше всего ожидает встретить тот, кого им не терпится уязвить.

Великий Нерон, я говорю о тебе, ибо щедрость твоей натуры давно всем известна. Ты отказываешься верить в недобрые помышления людей, тебя окружающих, по мягкости своего душевного склада и доверяешься всем без разбору, против чего я не раз восставал. В данном случае ситуация осложняется тем, что эти недобрые замыслы лелеются человеком, который пользуется твоей благосклонностью – столь же огромной, сколь велика моя к нему неприязнь.

Мой император, ты многие годы благоволишь к Титу Петронию Нигеру, осчастливив его своим покровительством. Он обласкан тобой, он вхож к тебе во всякое время и даже имеет при дворе должность арбитра изящных искусств. Сердце любогодругого римлянина должно было бы переполниться благодарностью в ответ на эти великие милости, но наш арбитр не таков. Вместо того чтобы выказывать всемерную преданность твоим начинаниям, он без стеснения подвергает их критике и якшается с оппозицией, невзирая на то что вокруг великое множество лояльных и достойных людей. Мне досконально известно, что Петроний проявлял сочувствие к заговору Пизона, тот провалился, но арбитру неймется. Он рыщет по Риму, выискивая себе новых сообщников, способных сбиться в злобную стаю и при удобном случае тебя растерзать.

Сообщаю о том, не ища личных выгод, но единственно ради сохранности имперской порфиры и заклинаю тебя дать мне санкцию на арест этого человека. Доколе вершить ему свои плутни? Доколе глумиться над всем, что свято для сердца каждого римлянина? За его улыбками, любезностью и обходительными манерами прячется зло. Ты со своей прямодушностью не способен это постичь.

Учитывая твою склонность взвешивать каждый свой шаг, я приготовился к ожиданию, но, умоляю, реши его участь как можно скорее. Еще хочу подчеркнуть, что ссылка не явится приемлемым выходом из ситуации. Опальная личность такого ранга, вышедшая из-под контроля Рима, несомненно сплотит вокруг себя твоих недоброжелателей. В провинциях теперь неспокойно, и кто знает, чем обернется подобный пассаж.

Не хочу злоупотреблять твоим вниманием, августейший, но прими во внимание еще вот что. Мне представляется неразумным выходить с этим делом в сенат. У этого человека там слишком много друзей, способных предупредить его о грозящей опасности, что даст ему возможность сбежать.

Засим заверяю, о мой император, что я почитаю для себя главным неусыпно и неустанно блюсти твои интересы и оберегать твой покой.

Всегда и во всем тебе преданный

Офоний Тигеллин,

префект преторианской гвардии,

совместно с Нимфидием Сабином.

10 ноября 817 года со дня основания Рима».

К дому Корнелия Юста Силия Сен-Жермен приближался с большой неохотой. Супруга сенатора Этта Оливия Клеменс в сердитом послании, порицавшем адресата за то, что тот не явился на условленное свидание, назначила ему новую встречу с настоятельной просьбой не обмануть ее ожидания. Он хотел было отправить назойливой римлянке свои извинения, но что-то в записке его взволновало. Сочувствие улетучилось, однако к ночи ему все же пришлось облачиться в тунику персидского шелка, и вот теперь он покачивался в колеснице, запряженной парой норовистых рысаков.

Садовая калитка была и впрямь приоткрыта, там ждал раб – тонкий как щепка и с крысиным лицом.

– Госпожа сгорает от нетерпения. Один из конюхов позаботится об упряжке. Не угодно ли господину пройти со мной'

Сен-Жермену не понравился раб, и он совсем не горел желанием отдать своих лошадей в чьи-то руки, однако пришлось сдержаться. Обстановка не располагала к скандалу, грозившему неприятностями нетолько ему одному.

– Хорошо. Но… эти лошадки стоят недешево. Раб снова кивнул и поднял лампу, чтобы осветить

тайному гостю путь.

Комната госпожи располагалась в северо-западном крыле дома, очевидно пристроенном к маточной части здания не так уж давно. О том говорили свеженастеленный пол из зеленого мрамора и резная новая дверь спальни. Стукнув в нее один раз, раб сделал знак Сен-Жермену войти.

Оливия приподнялась на локте, прижимая свободную руку к груди; глаза ее блестели от слез.

– Ты все же пришел?

– Не припомню, чтобы мне был оставлен какой-то выбор,- холодно откликнулся он.

Она вздрогнула и, чтобы скрыть смущение, принялась разглаживать покрывало.

– Да, конечно,- голос ее звучал еле слышно. Сен-Жермен огляделся. Настенная роспись выглядела довольно изящно, хотя и казалась несколько приторной. Марс с Венерой, Елена с Парисом, Юпитер с Семелой – парочки беззастенчиво обнимались, женщины были розовы, мужчины – смуглы.

Оливия снова заговорила.

– Поскольку ты не захотел меня навестить, пришлось проявить настойчивость.- Она бросила быстрый взгляд на потайную дверь, за которой прятался Юст.- Пришлось,- повторила она, не понимая, что происходит. Гость должен был проявить хоть какую-то инициативу, но он стоял и молчал.- Привлекательные мужчины сейчас так редки! – Нет, ей не удалось придать своему тону игривость. Она поняла это и закусила губу.

– Помыкать лучше рабами,- спокойно произнес Сен-Жермен.- Я не люблю, когда меня понуждают, любезная госпожа

Оливия подтянула к себе подушку и обхватила ее, чтобы унять дрожь в руках. Он слишком властен, она в нем ошиблась. Он, может быть, даже хуже, чем муж. Этот одетый в черное чужестранец вдруг показался ей пришельцем из какого-то страшного мира.

– Подойди ближе,- пробормотала она.

– Госпожа этого хочет? – Сен-Жермен ощущал ее страх, он мог им воспользоваться, но… осторожничал, ибо тоже не понимал, что происходит.

– Ты ведь пришел не для того, чтобы отвергнуть меня еще раз? – спросила она с тоской.

Что мне в ней? – спрашивал себя Сен-Жермен, не двигаясь с места. Красавица попыталась принять соблазнительную позу, однако тело ее казалось ему напряженным и смотрела она не на него, а мимо. Он знал римлянок, охотно идущих на мимолетные связи, многие были просто прелестны, но ни в одной из них не таилось загадки.

– Чего же именно хочет любезная госпожа?

– Разве это не ясно? – выдохнула Оливия. Почему же он медлит? Юст пригрозил, что в случае еще одной неудачи он пришлет сюда не только зловонного мавританина, но и огромного, недавно нанятого им беотийца, чтобы те вдвоем позабавились с ней. Дрожа от страха и унижения, она приподняла шелковый пеньюар.