Конечно, коль по Москве судить (по ней и судят), в ней ещё не так жарко. Хотя и тут – коль не рекорды – а иногда и вместе с таковыми, – то дожди… И ежедневно! Какой вам сырой и серый Петербург – да по сравнению с древней столицей там Ташкент какой-то! Достаточно включить прогноз погоды – над звёздочкой Москвы значок с дождём прилеплен, как на магните! Какой там Ньюфаундленд! – тут вечный город Готэм: зимой ли, летом – так и льёт… Вернулись в сентябре 2013-го из Анапы – там, нахваливают, 280 солнечных дней в году – в кои-то веки из сырых трущобных углов на неделю вырвались – и тут же, не успев сойти с перрона, были наказаны: десять дней подряд, прекращаясь несколько раз максимум минут на 10—15, лил дождь! Орехи и травы, что мы купили, высушить не удалось – заплесневели, так и сгнили.

Ну, кажется, ну хоть весна, хоть апрель какой пред Праздником, отрада… Но нет – и они отравлены! Чуть только потеплеет – а в доме ведь жара от батарей, все форточки пооткрываешь – начинают красить. Те же на все профессии гораздые «друзья» принимаются спешно и небрежно малевать. Первым делом выкрашивают вездесущие зелёные оградки, иногда через день другой повторно…

Я видел, как на неведомых косых дорожках красили бордюрчики. Два абрека с кистями и консервными банками, и с ними тётка русская. Один малюет жёлтым, другой зелёным (это вместо устаревших чёрного и белого – а то бы точно было сплошное полицейское государство!), дождь поливает (ну, впрочем, как всегда), а она орёт: «Быстрей, хорош тут, дальше, ну!». Тут же текут прохожие, в спешке наступая, растаскивая жёлто-зелёные следы по красно-белой площадочке – ещё одно нововведенье: якобы на этих, несуразно белеющих-краснеющих посреди дороги, зато, наверное, видимых даже из космоса секторах при пожаре должны останавливаться пожарные машины… должны… – в России!.. Сотворчество властей, арбайтеров и прохожих – актуальное искусство! Потом второй раз красили. Потом ещё летом…

От этого не продохнуть, так одновременно красят газовые трубы (за теми ж окнами вися, как будто их моют, с украиньскою мовою!), и гастарбайтеры-гастролёры целой сворой – цоколь дома и подъезды. Такое ощущение, что цыганский табор остановился – и не где-нибудь, а прямо у тебя под окнами и под дверью… То хоть сантиметров 70 до них было расстояние, а теперь… Иль табор цирковой – чего только не насмотрелся я: заигрывают друг с дружкой (молодые разнополые), и прыгают, и скачут, и пляшут, и поют… и красками друг друга красят…

Цоколь они выполнили дня за четыре… В итоге наш пресловутый угол, начиная как раз от Вовки и всё наше до подвала, выкрасили в красно-коричневый яркий цвет, по их представлениям неотличимый от просто коричневого остального (видно, азиатский глаз иль ген подвёл). А их иными представлениями заинтересовалась бабка, живущая за два подъезда от нас, но и оттуда слышащая (они тусили всё у нас, поскольку здесь подвал), сия оказалась бывшим каким-то управдомом и долго на них кричала и обещалась жаловаться. Кроме прочего, был целый день нараспашку подвал (не наш, а с другого конца дома, типа склад). Приехаль начальныка, наарал силно. А кочевники-лицедеи: мы-то что, не виноваты. (Им все как бывшие и преходящие – всё это часами!) Приехал русский начальник, с бумажкой под мышкой, наорал, предупредил. Кой-как помялись, обещали не шалить и принялись за подъезд…

Четыре долгих-долгих дня и три, наверно, долгих ночи… Салатовой красочкой, по-современному, мы аж губы раскатали… Так пёрло краской, и такой стоял бардак-галдёж, что даже вовки перестали циркулировать!.. И мы, неделю угоравшие от краски, два раза просившие вести себя потише – но где уж там!.. – уже готовились к атаке врукопашную… Руки были уж в коричневых пятнах: в дополнение ко всему прочему ещё и дверь покрасили с обеих сторон!.. Приехал опять начальник с какой-то ведомостью, наорал (почитай на нас, минут так сорок), попытался переписать фамилии, заставил перекрашивать. Ещё два дня… Приехал другой начальника – на джипе, в костюме с галстуком и с кожаной папкой, в меру интеллигентный, но владеющий, как оказалось под конец, великим и могучим до тонкостей. Ему эти «козлы вонючие» отвечали нагло, чуть не полупьяно – в итоге он их назвал именно так и послал именно туда. Бродячие артисты только расхехекались и тут же смылись, оставив в становище помазки и козлы. На другой день я видел, как вся их концессия прошествовала по косой дорожке мимо, в сторону метро, неся тюки и баулы. Тут на оставленное «добро» заселили других… Но довольно.

Столкновение миров случилось, конечно, не столь глобальное, как ожидалось… Когда уже почти что все бесконечные работы у новых квартировладельцев закончились (насколько они могут закончиться), к ним снизошёл самолично сам Вовка.

Сначала кто-то очень долго звонил в их десятислойную двухсполовинойметровую супердверь (что я даже обратил внимание, несмотря на философский настрой насчёт работ и прочего), потом ему, видимо, открыли, и вскоре я с удивлением различил в общем гомоне дня неприкрытый глас Вовки, резкий и неприятный, режущий слух – причём непривычно близко!..

Я заглянул в глазок…

Был бы я другого рода сочинителем, который собственно сочиняет, а не едва поспевает зарисовывать окружающую кутерьму, я бы, конечно, насочинил, что Вовка оказался центром заговора по освобождению Москвы от… Что его подручные, распространённые не только в ближайших окрестностях, но даже и… выкрали с Лубянки частицу черепа Гитлера, частицу тела Ленина, выкопали частицу Сталина… и собрались… Даже дух захватывает, слов даже нет!.. Но это мы оставим Лукьяненко и прочим зорким дозорным, им тоже ведь на что-то в дорогой столице надо существовать… А в реалистичном очерке мне, естественно, не преминут попенять, что «заглянул в глазок» звучит некрасиво, и даже само упоминание фюрера, наркома и генералиссимуса (а также всё про Орду и фестиваль «Мамаево нашествие») уже посоветовано вычеркнуть! Но я, пытающийся не только не из ноутбука высасывать, но и не в него вбивать, а по возможности в более архаичную матрицу – в сознание читателя, скажу тогда так: Вовка был удивительно похож на императора Тиберия – не настоящего, конечно, известного по бюсту, а кинематографического, исполненного Питером О'Тулом в фильме «Калигула»!

В проёме двери появился – что называется, во весь рост! – глава семейства, что называется, хозяин – не только квартир, но и вообще: самой отъявленной наружности двухметровый кавказский амбал – конечно, блестяще-лысый, с подтяжками и пупком, с волосами и наколками на руках… – но не будем потакать попсовой игре в киноассоциации. Замечу также, что ничуть не преувеличиваю заради чисто художественного контраста. Он внимательно и как бы добродушно смотрел перед собой вниз. Перед ним на своих искуроченных ножках, опираясь на бадик, вихлялся Вовка – сам Вовка – с благороднейшим профилем, извините, О'Тула, Берроуза или Буковски.

Начало диалога я то ли не понял, то ли прослушал, но кажется, что Вовка гнусаво выпалил: «Пыль летит!», имея в виду пятидневное уже, наверное, обтачивание металлической коробки двери, которое, как я понял, вроде бы как раз в целом закончилось.

Хозяин квартиры тоже сделал усилие что-то понять, что-то ответить.