замаскированную под коробку конфет бомбу: адъютант граф Сергей Коновницын убит, кучер ранен, самому адмиралу раздробило ступню левой ноги. Сам террорист погиб при взрыве.

В начале августа боевики Польской партии социалистов (ППС) совершили нападения на полицейские и военные патрули одновременно в разных частях Варшавы, убив 50 солдат и полицейских и ранив вдвое больше («Кровавая среда»). За этот год террористами ППС было убито и ранено свыше тысячи человек.

На Кавказе в ходе настоящей войны между армянами и татарами (так тогда называли азербайджанцев) было разрушено около 158 азербайджанских и 128 армянских поселений и погибло, по разным оценкам, от 3 до 10 тысяч человек.

«Лесные братья» в Курляндии с начала 1905 до осени 1906 года совершили более 400 терактов, в которых убивали представителей власти, нападали на полицейские участки, сжигали помещичьи имения. А заодно и проводили «этнические чистки» среди остзейских немцев.

По данным полиции, только с февраля 1905 до лета 1906 года было убито: генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников – 8, вице-губернаторов и советников губернских правлений – 5, полицеймейстеров, уездных начальников и исправников – 21, жандармских офицеров – 8, генералов (строевых) – 4, офицеров (строевых) – 7, приставов и их помощников – 79, околоточных надзирателей – 125, городовых – 346, урядников – 57, стражников – 257, жандармских нижних чинов – 55, агентов охраны – 18, гражданских чинов – 85, духовных лиц – 12, сельских властей – 52, землевладельцев – 51, фабрикантов и старших служащих на фабриках – 54, банкиров и крупных торговцев – 29.

Сколько пало жертвами случайных прохожих, пассажиров поездов, пароходов, посетителей кафе, церквей, рынков, никто не считал.

Как вспоминал известный политический деятель тогдашней России Василий Шульгин (лидер фракции националистов в думе): «Однажды во время одной из своих речей в Государственной думе, упомянув о революционном терроре, Пуришкевич при помощи думских приставов развернул черную ленту, на которой тесно одна к другой были наклеены фотографии убитых: ленты хватило чуть ли не на всю ширину зала».

Известный российский публицист и издатель, владелец газеты «Новое время» Алексей Суворин так описывал обстановку того времени: «Террор и рассчитывает так. Напугать правительство и общество и заставить их шествовать ускоренным маршем к целям террористов. Всякая уступка есть расчистка пути для власти революции. Эволюция – это презренная маска, которую надевают на себя некоторые; на самом деле борьба идет репрессиями со стороны революционеров, и без них революционеры должны были бы смешиваться с либералами, т. е. употреблять только слова убеждения, а не бомбы. Идет война, и церемониться нечего. Все пускают в ход: лицемерие, обман, ложь, шпионство, клевету, взрывы, выстрелы. Конечно, и правительство может отвечать тем же. Но ведь то самое оружие, которое у революционеров носит название „освобождения“, „счастья родины“, у правительства оно носит название „палачества“, „разбойничества“ и „подлости“. Каждый арест и обыск – это гнусное насилие, а каждая фабрика бомб – это храм народного счастья. Каждый убийца городового и в особенности губернатора – герой, а каждый убийца убийцы городового – преступник и негодяй. Удивительно, как все это просто и как быстро воспринимается все это публикой, даже самой невинной в политике».

Хуже того. Хорошо образованное общество и интеллигенция (не зря, видимо, самодержец слова этого не переносил) искренне сочувствовали революционерам в их борьбе с «сатрапами» и «палачами». Один из лидеров кадетов Иван Петрункевич официально заявил о невозможности для «народных социалистов» осудить террор, ибо это, по его мнению, сразу же станет «моральной гибелью партии». Владелец заводов, газет, пароходов Савва Морозов ежемесячно выдавал инженеру своей электростанции в Орехово-Зуево Леониду Красину по 2 тысячи рублей, на которые тот содержал мастерскую по изготовлению бомб. Максим Горький перечислял им свои гонорары, Леонид Андреев прячет у себя дома боевиков из РСДРП, а когда его арестовывает полиция, Савва Морозов вносит за него залог. Сам миллионер финансирует выпуск оппозиционных «Искры», «Борьбы», «Новой жизни». В революционных изданиях с гневными обличениями печатаются Леонид Андреев, Иван Бунин, Викентий Вересаев, Николай Гарин, Александр Серафимович, Николай Телешов, Александр Куприн и др.

Студенческие волнения стали уже вполне обыденным делом.

Наше «зеркало русской революции» Лев Толстой писал: «О казнях, повешениях, убийствах, бомбах пишут и говорят теперь, как прежде говорили о погоде. Дети играют в повешение. Почти дети, гимназисты идут с готовностью убить на экспроприации, как прежде шли на охоту. Перебить крупных землевладельцев для того, чтобы завладеть их землями, представляется теперь многим людям самым верным разрешением земельного вопроса. Вообще, благодаря деятельности правительства, допускающего возможность убийства для достижения своих целей, всякое преступление: грабеж, воровство, ложь, мучительства, убийства считаются несчастными людьми, подвергшимися развращению правительства, делами самыми естественными, свойственными человеку. Да, как ни ужасны самые дела, нравственное, духовное, невидимое зло, производимое ими, без сравнения еще ужаснее».

Сам Столыпин писал о том, что принял Россию в анархически-хаотическом состоянии и поэтому единственно возможным было вначале «захватить ее в кулак». Затевать реформы в стране, где ежедневно бросают бомбы и убивают чиновников, которые и должны эти реформы проводить в жизнь, бессмысленно. Они просто утонут в крови. Не продемонстрировав свою силу и решимость, не установив порядка, нечего было и думать о реализации каких-либо программ обновления обветшавшего строя. Поэтому вполне резонно премьер и заявил, что «сначала успокоение, потом – реформы».

Успокоение же требовало жестких и даже жестоких мер, без которых в стране, где фактически идет гражданская война, сохранить реальное управление невозможно.

Меры только вырабатывались, сам премьер, как человек твердый, но не жестокий, не мог с ходу решиться на крайние шаги. Все пытался совместить несовместимое, разобраться с правильным чередованием кнута и пряника.

Ему в этом скоро помогли.

«Ноги с частью живота бывши в жандармских брюках»

12 августа 1906 года, суббота, редкая для Петербурга духота. На даче премьера Столыпина приемный день (квартира премьера на Фонтанке, 16 находилась в ремонте, в нее предполагалось въехать лишь осенью). Сам глава правительства так распорядился, чтобы хотя бы по субботам с 14.00 он был доступен для любого желающего попасть на прием ко второму человеку в государстве. От приходивших не требовалось ни предъявления письменного приглашения, ни даже какого-либо удостоверения личности. Выслушивали всех.

Как раз в одну из таких суббот к нему пришла элегантная пожилая дама, напомнившая премьеру интересный случай, приключившийся с ним, тогда еще губернатором, несколько лет назад во время поездки в Швейцарию со своей семьей. Тогда он во время прогулки в горах спас жизнь одному молодому человеку, поскользнувшемуся на узкой тропе и повисшему над пропастью. Дама назвала