Джон Ивлин, приятель Пипса и, как и он, прилежный летописец Лондона эпохи Реставрации, писал о бесчисленных ошеломленных и отчаявшихся горожанах: «Слышны были вокруг лишь плач и горестные жалобы, видно было лишь людей, носившихся как безумные». Когда старый собор Святого Павла рухнул от огня, он наблюдал, как его камни «летели, подобно гранатам, а расплавленный свинец стекал вниз потоком, и самые камни мостовой накалились докрасна». Гибели в этой части Сити избежали только записи в ратуше, хранившиеся глубоко под землей, в подвале времен Средневековья. Ивлин, как и Пипс, помогал ломать дома, чтобы остановить огонь, только в Холборне. Из допожарного Лондона лучше всего сохранился фасад расположенного здесь здания Стэпл-Инн, значительно отреставрированный. С точки зрения Ивлина, «Лондон был, и Лондона больше нет». Житель отдаленного Кенсингтона писал, что его «сад весь покрыт пеплом бумаг, белья и хлопьями штукатурки, принесенными бурей».

К концу недели 373 из 448 акров (1,5 кв. км из 1,8 кв. км) старого Сити, а также 60 акров (ок. 0,2 кв. км) во внешних округах Фаррингдона были уничтожены пожаром. Сгорело 87 церквей из 109. Собор Святого Павла и все общественные постройки ремонту не подлежали. Это было, вне всяких сомнений, крупнейшее бедствие, обрушившееся на город со времен Великого пожара 1087 года, в котором тоже сгорела церковь Святого Павла. Около 70 000 из 80 000 обитателей Сити остались без крова. Утратившие надежду погорельцы собирались в полях Ислингтона и Хайгейта, где ютились в палатках и сооруженных на скорую руку лачугах, наблюдая за горящим городом. Официально зарегистрированных жертв пожара было не более дюжины, хотя, вероятно, в пламени погибло не поддающееся оценке число людей, запертых в Ньюгейтской тюрьме.

Несмотря на яркие рассказы о катаклизме, историки сегодня начали сомневаться, таким ли уж опустошительным был пожар, особенно там, где дома строились из камня и кирпича. По оценкам Музея Лондона, полное разрушение затронуло лишь около одной трети площади Сити, чем может объясняться скорость, с какой было отстроено остальное. В течение четырех дней погорельцы начали переселяться с северных холмов или в менее отдаленные деревни, или в Мурфилдс и Кларкенуэлл, чтобы быть поближе к своей тлеющей собственности. Многие поселились прямо на голом месте, чтобы их землю не захватили соседи. Лондонцы заметили, что на развалинах буйно растет гулявник – съедобное растение из семейства капустных, прозванное лондонской ракетой; по сообщениям, гулявник вновь появился в Лондоне после немецких бомбежек.

Но чего бы ни ждали возвращающиеся горожане, а те из лондонцев, кто попредприимчивее, вскоре уже бродили по тлеющим руинам с блокнотами и мерной тесьмой. 10 сентября, менее чем через неделю после прекращения пожара, Кристофер Рен подал королю предложение по строительству совершенно нового города. 13 сентября еще одно предложение подал Ивлин, писавший: «Доктор Рен опередил меня». В течение недели новые планы посыпались как из рога изобилия: от Роберта Гука, Валентайна Найта и других. Как предстояло узнать Лондону после бомбежек Второй мировой войны, архитекторы ничего так не жаждут, как получить шанс перестроить город с нуля.

Особым расположением короля, судя по всему, пользовался Рен. В его воображении на «великой равнине из пепла и руин» возникал новый Лондон, могущий поспорить с жемчужинами южноевропейского Возрождения. План города, позаимствованный у Рима времен Сикста V, предусматривал две большие круговые площади – одна у Королевской биржи, другая почти на Стрэнде. Между ними располагалась сетка улиц, сходящихся к новому собору Святого Павла. Вдоль Темзы должны были располагаться дворцы, храмы, обелиски, проспекты, цирки и пристани. Отовсюду открывались великолепные виды.

Таким же мечтателем был и Ивлин. Он хотел изгнать все «изнурительные ремесла» в восточную часть города, а на их месте должны были вырасти рощи из «цветущих и благоухающих растений». Его план был похож на огромную шахматную доску. Ивлин был одним из первых лондонцев, озабоченных городским воздухом. По его словам, несправедливо, что город, «правящий огромным океаном вплоть до Индий», «кутает свою царственную голову в облака из дыма и серы». Он утверждал, что лондонцы «дышат не чем иным, как грязным и плотным туманом, отвратительными сажистыми испарениями». Жечь следовало не уголь, а дерево. Первый истинный озеленитель Лондона, Ивлин предвидел даже зеленый пояс вокруг пригорода, хотя в каком-то смысле и Елизавета I предлагала то же самое.

Среди других идей было предложенное сэром Уильямом Петти новое правительство Большого Лондона, которому подчинялись бы пять миллионов жителей городов-садов, разбросанных по прилегающей местности. Он опередил свое время. Некий полковник Бёрч предложил, чтобы государство принудительно выкупило весь Сити у землевладельцев и начало все с нуля. Внесло наконец свою лепту и Королевское научное общество, давшее в своем трактате отпор тем, кто видел причину чумы и пожара в греховности лондонцев. Пора было отставить в сторону старые «мятежные настроения и ужасные кощунства… ведь теперь люди по всему Лондону вновь воспряли духом и думают как о починке старого города, так и о строительстве нового».

Поначалу король внял совету Рена и направил властям Сити письмо, в котором запрещал сразу же заново строить дома, угрожая, что в противном случае «они будут вновь разрушены и сровнены с землей». Король ознакомился с планом Рена и «изъявил явное одобрение». Однако не прошло и трех дней, как Карл изменил свое мнение. Вероятно, он понял, чем было чревато разрушение всего, что оставалось от Сити, и выселение его жителей, и объявил, что «заботится и радеет о том, чтобы этот славный город был заново построен со всей возможной поспешностью». Он должен был быть каменным и кирпичным, а не деревянным, и для строительства нужно было испрашивать дозволение, но было обещано, что «в кратчайшие сроки будут даны необходимые распоряжения и указания».

Что самое замечательное, в случаях расширения улиц и других элементов благоустройства чиновники обязаны были лично осмотреть место, а любые споры передавались в арбитраж, который мог присудить компенсацию. Если то или иное строительство приносило выгоду землевладельцу, расчетная «добавленная стоимость» выплачивалась «общине». Вся недвижимость, пустующая в течение пяти лет, отходила городу. Полиция уважала частную собственность, но для возвращения к жизни Сити нуждался в помощи, а также в законодательном регулировании и налогообложении – ради общественного блага. Правительство Стюартов приветствовало сохранение сложившихся кварталов, соблюдение строительных норм, обследование недвижимости, независимый арбитраж и компенсации владельцам. На мой взгляд, ни в один период столичной истории восстановление Лондона не продумывалось так хорошо, как в первые месяцы после Великого пожара.

Для надзора за строительством был учрежден комитет из шести человек, одним из которых был Рен, хотя он и сердился на «упрямое нежелание большей части горожан как-либо менять свои старые дома» (неизменный крик души лондонских архитекторов и в последующие века). В 1667 году был принят Акт о восстановлении лондонского Сити, где указывались разрешенные материалы для строительства – кирпич, камень и черепица. Были установлены размеры четырех классов домов, которые должны были располагаться вдоль расширенных улиц, в пределах, размеченных с помощью веревок. Всякий сдвинувший линию фасада своего дома вперед подлежал «публичной порке до крови рядом с местом совершения преступления». Что самое замечательное, была предусмотрена шкала компенсаций, хотя и не слишком щедрых, для тех, кто потерял недвижимое имущество в результате расширения улиц; финансироваться компенсации должны были за счет налога на уголь.