Отец Синдж приподнял рясу до колен, чтобы тепло приятно распространилось по ногам. Не успел он подумать, что нынче, видно, не так уж много грешников, как в левой исповедальне произошло некое движение. Когда все затихло, отец Синдж решительно отодвинул жалюзи и даровал кающемуся свое недавно изобретенное приветствие:

— Дитя мое, здравствуй и добро пожаловать. Прииди ко мне и умиротворись.

Хотя эта тирада нравилась Деклану Синджу, ее елейное исполнение напоминало скорее о предпринимателе-педофиле, обращающемся по телефону к своей очередной жертве, и, впервые за всю его карьеру священника, некоторые кающиеся покидали исповедальню, не проронив ни слова. Отец Синдж, однако, упорствовал.

Целый спектр неприятных запахов просочился сквозь решетку вместе с надтреснутым старческим голосом:

— Благослови, святой отец, ибо грешен. Давным-давно уже не исповедовался.

Отец Синдж разочарованно надулся. По мере старения прихожан их прегрешения становились все менее интересными, а некоторые являлись в исповедальню вообще без грехов. Этот был к тому же явно не в ладах с гигиеной. От него пахло мокрой псиной и чем-то еще. Духами? Вероятно, мазь от какой-то застарелой болячки. Однако — да отпустится тебе.

— Что же беспокоит тебя, сын мой? Помни: даже великая боль уменьшается состраданием.

Последовало продолжительное бульканье — старик прочищал разнообразные внутренние каналы для доставки первого греха. Ожидание оказалось не напрасным.

— Я позволил себе быть использованным женщиной для удовлетворения плоти, святой отец.

Деклан Синдж открыл уже было рот и набрал воздуху для ответа, как вдруг осознал, что сказал старик. Он выпустил воздух и закрыл рот. Что же он должен ответить? Он регулярно отпускал прелюбодеяния и недозволенные формы блуда. Он даже сделал грехи, связанные с удовлетворением плоти, своей дополнительной специальностью и был особенно хорош в выуживании того, что он называл «грех во грехе». Как раз перед Рождеством он небрежно отпускал богохульство, как вдруг почуял за загородкой материю погуще. Под шквальным допросом кающийся внезапно разразился слезами и признался в непотребстве, содеянном в детстве со скотиной. Что было куда понятнее, чем «быть использованным женщиной». Что именно имелось в виду? Отец Синдж налил себе еще немного бульона. Были ли нарушены какие-нибудь заповеди или законы? Его ляжки неприятно нагрелись, и отец Синдж подальше оттолкнул ногой обогреватель, не заметив его близость к Деве Радующейся. Что если это скорее грех женщины, чем старика? Не прощупать ли само действие? Что если это «грех во грехе»? Здесь необходимо профессиональное вскрытие.

Скальпель мягко скользнул внутрь, под самый сакраментальный антисептический шепот Деклана Синджа:

— Это самое безопасное и сокровенное место — дом Отца нашего, всеведущего и всепрощающего, и ты, сын Его, должен рассказать Ему все, что с тобою случилось.

— Святой отец, — проговорил старик нерешительно, — вчера я шел мимо пресвитерии, как вдруг одна женщина сбила меня с ног и оседлала.

В деле изъятия греха не было хирурга, действующего так деликатно, как оперировал Деклан Синдж.

— Я понимаю, сын мой, и держу облегчение твое в моей руке. Откройся, освободи себя от всего, что обрушилось на тебя, чтобы я мог утешить тебя целебным бальзамом прощения Господня.

Послышалось задыхающееся бормотание, затем старик совладал с собой и продолжил:

— Благодарю, святой отец. Хорошо. Когда она закончила…

— Она? У нее есть имя?

— Да, святой отец. Но все же…

— Без полного покаяния может ли быть полное прощение?

— Сестра Мария Имприматур,[36] — прошипел Дэниел.

Отец Синдж захлопнул рот ладонью и сложился пополам. Голова его ринулась в колени, чашка с супом опрокинулась на обогреватель, и шипящее облако куриного пара заполнило исповедальню. В тесном пространстве острая вина и бурное веселье бились за главенство над Декланом Синджем, содрогающимся от неистовства их борьбы.

— Ужасное святотатство! — кричала Вина.

— А помнишь задушенного борова?! — вопило Веселье.

Сестра Мария Имприматур, настоятельница местных Милосердных Сестер, была достойной и великолепной женщиной, и, следует отметить, однажды спасла от нападавшего борова истерическую послушницу, для чего перепрыгнула через ограду монастырского свинарника, вцепилась в рассвирепевшее животное и задушила его голыми руками. После появившейся в «Западном информаторе» статьи потребовалось даже вмешательство Святейшего престола, чтобы избежать записи происшествия в «Книгу рекордов Гиннесса» как «убийство самого крупного домашнего животного, совершенное безоружным представителем религиозного сообщества».

В конце концов внутренний конфликт отца Синджа завершился скромной истерикой. Когда его дыхание пришло в норму, он медленно отвел руки от лица, поднял голову и рискнул заговорить:

— Ради всего святого, О'Холиген, никогда больше так не делай.

— Я подумал, что вам нужно взбодриться. Мне — точно нужно.

— У меня нет времени тебя взбадривать. Я исповедую.

Дэниел громко принюхался.

— И заодно готовите курятину? Маркетинговая уловка для колеблющихся грешников?

— Я пролил бульон. Не лучше ли тебе уйти? Ты богохульствуешь на таинстве исповеди.

— Вы можете выслушать мою исповедь. Я воображаемый грешник. Мы можем открыть неизведанное.

— Как бы ни был пленителен и любопытен этот опыт, я отвечаю только за католиков… А не за всех заблудших.

— Я не заблудший.

— Ты не христианин! — Отец Синдж уже овладел собой и намеревался как можно скорее отделаться от Дэниела.

Но Дэниел не принял его отказа.

— Я — католик.

— Случайные посещения церковных обрядов не устраняют главного препятствия твоему участию в Святой Церкви, а именно твоего отказа верить в Высшее Существо.

— Вы знаете мои взгляды на веру. Я не вижу необходимости верить во что бы то ни было, и, поскольку католицизм упрямо отказывается принимать позиции, подобные моей, ваши церкви скудеют паствой.

— К сожалению, не тобой.

— Деклан, вы должны согласиться, что голая вера и ее скандальные эксцессы вызвали в истории человечества величайшие бедствия. Мы искореняем заразные болезни и, однако же, поощряем заразные мысли. Пока образование уничтожает интеллектуальную иммунную систему, нелепые убеждения штурмуют арсенал рациональности. Прегражден путь животворящим лучам красоты и правды, и в темноте подкрадываются злобные интеллигенты и распространяют чуму веры, стараясь нас всех заразить. Прошлое воскресенье — отличный тому пример. Я подвергся нападению существ, приведенных религиозными убеждениями в состояние слабоумных.