думает она в этот момент вовсе не о незапланированной беременности, а — страшно вымолвить! — о Ван Гоге или особенностях сослагательного наклонения во французском языке.

Мне повезло: мой ребёнок всегда отличался разумностью. Или это Михаил мышей не ловил. Как бы то ни было, дочке уже стукнуло восемнадцать, а я до сих пор ловко избегаю звания бабушки. Милые детишки отлично предохраняются. Аллилуйя современным контрацептивам!

Миша, надо сказать, меня удивил. Гориллообразный спортсмен, чей потолок легко просматривался — инструктор в спортклубе, и точка — он отправился вслед за любимой девушкой во Францию. Франция ему была не нужна никаким боком — с её попрошайками, беженцами, грязными тротуарами и обшарпанными бистро.

Но любовь творит чудеса. Парень извернулся и нашёл французского работодателя, а потом получил визу и разрешение на работу. Теперь Миша и Натка снимают в Монпелье квартиру, дочка учится в университете, зять трудится, а я рада, что ребёнок под надёжной охраной — ведь в любом городе, каким бы милым и гостеприимным он ни казался, хватает всякой шушеры и криминальных элементов. А на Мише написано красными буквами: «Не влезай — убьёт!». И он действительно убьёт пудовым кулаком, если кто-то посмеет приблизиться к его маленькой принцессе.

Если раньше я критически оценивала зятя, возмущалась, например, что он везде раскладывает носки, то сейчас искренне им восхищаюсь. Теперь он раскладывает носки в восьми тысячах километрах от тёщи — как это мудро! — и заботится о Натке. Он даже выучил французский. Не настолько, чтобы читать в подлиннике Анатоля Франса — Анатоль Франс ему не нужен — но всё же.

Вот, на что способен влюблённый мужчина!

***

В отличие от тёплого Парижа родной город встречал ледяным ветром. В аэропорту ждала продрогшая Настя со стаканом горячего кофе в руке и отчётом о проделанной работе.

Я с подозрением уставилась на подругу.

— Что? — испуганно спросила та, вручив мне картонный стакан с пластиковой крышкой. — Накладные проверила, договор исправила, рекламу и коммерческие предложения выслала, билеты и гостиницу для питерцев заказала. И даже ни одного дополнительного килограмма не набрала. Чего ты, Ленуська, волком смотришь?

Мы вышли из здания аэропорта, и лавина ледяного ветра накатила, как девятый вал.

— Скорее в машину, отвезу тебя домой.

— В офис.

— Домой! — нагло заявила Настя. — Восьмой час, между прочим!

Я отсутствовала всего два дня, а персонал уже распустился. Каким тоном она со мной разговаривает! Но я решила не спорить. Мне нужно было выяснить одну деталь…

В машине, рассматривая сквозь лобовое стекло, как ветер безжалостно раздевает деревья и жадно рвёт с них листву, словно развратный маркиз — платье с покорной служанки, я спросила:

— Скажи, а в твоей жизни была большая любовь?

Настины ресницы удивлённо вздрогнули:

— Почему ты вдруг об этом спрашиваешь?

— Наверное, я всё ещё под впечатлением от Парижа. Он навевает романтические мысли.

Если честно, Париж скорее навевал мысли о необходимости кардинальных изменений в иммиграционной политике Франции. Но надо же как-то объяснить Насте мой неожиданный интерес к её личной жизни?

— Так что? Ты когда-нибудь любила?

— Да, — вздохнула Настя. — Однажды влюбилась без памяти… Но это было очень давно…

Она замолчала и уставилась на дорогу.

— Не хочешь рассказывать?

— Почему же? Очень даже хочу. Мне приятно, что ты интересуешься мною не только в качестве приложения к компьютеру и ксероксу.

— Я интересуюсь тобой в комплексе. Ещё и как приложением к кофейному аппарату, телефону и машине.

— Спасибо. Ты добрая.

— Париж так на меня влияет. Ладно, Настя. Просто я подумала, а почему ты до сих пор не замужем, а?

— Да кто же меня возьмёт! — с горечью воскликнула подруга. — Такую жирную!

— Хватит на себя наговаривать.

— Это объективное мнение сотни самых разных людей.

— Да неужели? Плевать на них! Главное — что ты сама думаешь о себе. В крайнем случае — что думают значимые для тебя люди. Вот я — твоя драгоценная начальница — считаю, что ты весьма соблазнительная малышка.

Настя так долго молчала, мёртвой хваткой вцепившись в руль (а его она обычно едва придерживает), что я начала волноваться.

— Эй, девушка, что с тобой?

— Лена, ты так больше не шути. Ты же сама называла меня толстой коровой и жирным мамонтом.

— Я?!

— Да, ты!

— Не выдумывай. Не может такого быть!

— Нет, серьёзно! Обзываешься и даже не замечаешь! А теперь говоришь, что я — соблазнительная малышка. И чему я должна верить? У меня сейчас сердце разорвётся на молекулы от перепада температур. Нельзя быть и жирным мамонтом, и соблазнительной малышкой одновременно!

Теперь я и сама умолкла и предалась невесёлым размышлениям.

Неужели всё это время я обращалась с Настей так же, или почти так же, как противная Элизабет обращалась с племянницей? По сути, мы с истеричной Элизабет были в одном лагере — в лагере преследователей. Мы обе глумились над несчастными жертвами.

Недочитанная книга заставила меня взглянуть на себя со стороны.

— А стоит мне прикоснуться к какой-нибудь малюсенькой трёхграммовой булочке, ты тут же начинаешь орать: Настя, ты опять жрёшь!? — желчно добавила помощница.

— Хм…

— Снова скажешь — фантазирую?

Я замолчала минут на пять. По обочине метался ковёр из жёлтой тополиной листвы, сухой и невесомой, с готовностью взмывающей вверх с каждым порывом ветра. Листья кружились в воздухе. Некоторые деревья всё ещё были одеты в золото и пурпур, а другие уже полностью облетели…

— Прости меня, Настя, — с трудом выдавила я.

Я не размазня, а самый настоящий кремень, железная леди. Поэтому готова признать свои ошибки и извиниться. Разве не это проявление настоящей силы?

— Больше никогда не буду тебя обзывать жирным мамонтом. Ты права, я даже не замечала, насколько груба.

(Насте не скажу, но всё же… Вот кто бы назвал её мамонтом, если бы она весила, как и я, пятьдесят пять килограммов?)

— А позавчера ты орала, что я тупица. Помнишь? Я перепутала заказчиков.

— За «тупицу» извиняться не собираюсь! — отбрила я. — Надо быть идиоткой, чтобы перепутать Тюмень с Калининградом.

— Ты неисправима!

— А тебе надо учить географию.

— Ладно, договорились, — улыбнулась Настя. — Пусть я тупица, но хотя бы не жирный мамонт. И то хорошо.

— А про любовь? Расскажешь?

— Как давно это было, — вздохнула подруга. — Кажется, в прошлой жизни. Мне исполнилось двадцать пять. Изабель в очередной раз взялась за меня: посадила на диету, купила абонемент в тренажёрный зал. И там я познакомилась с тренером. Безусловно, я никак не могла с ним не познакомиться, ведь Изабель оплатила для меня персональные тренировки. Этот аполлон должен был заниматься со мной два раза в