— Слушаю.

— Папа чего хочет? Взять власть над всеми земными владыками, ты чего хочешь? Не перебивай, сам знаю, ты хочешь, чтобы рагу отдельно, а ладан — отдельно. Логично?

— Угу. Не знаешь, отчего мне нижнюю рубаху такую тонкую положили? Это не супружнице моей клятой часом? Как бы не порвать ненароком. Можно я ее того, не стану надевать?

— Одевайся как знаешь.

— И сюрко мне неудобное приготовили, ты только глянь, подол чуть ли не по земле волохается. Нет уж, эй, кто есть живой, мою одежду несите! В этом балахоне я и в седло, поди, не заберусь, запутаюсь, как детенок, опозорюсь перед всем светом.

— Да уж хоть что-то уже надень, и ради бога, не перебивай. Кстати, на примере своей, прямо скажем, непритязательной одежды можешь всем говорить, что ты не стремишься предать королевской власти внешнего блеска, мол, ратуешь за внутреннее обновление Империи. Уразумел? Повторить-то сможешь после вчерашнего?

— Да не глупей некоторых.

— Сам знаю, что не глупей, а король умнее прочих быть обязан. Да не ерепенься, знаю, какой ты ухватистый да как хорошо уроки мои запоминаешь. И правильно ты вчера говорил, что так быстро выборы прошли по воле Бога, так и дальше говори. Впрочем, я бы даже усовершенствовал высказывание. Давай так, не по воле Божьей, а усилим: Фридрих I получил свою власть непосредственно от Бога! Правда, здорово?! Нас и не такому учили, сам видишь, с одной стороны, вроде все то же, а если подумать, такие картины вырисовываются!.. непосредственно от Бога!!! Это же черт знает что такое! Потому как, если тебя ставит человек, ты этому человеку должен быть благодарен всю оставшуюся жизнь, если надо, встанешь на его защиту — золота, земель отвалить, дочь за него отдать. Тут же, с одной стороны, никому ничего отдавать не придется, с другой — ты ставленник Господа и стоишь выше всяких там политических дрязг.

Был такой папа Григорий VII, который считал, что как Бог над всеми земными королям и князьями, так и церковь выше царских палат. Верхняя ступенька — Бог и его ангелы, ниже — папа и священники, еще ниже — император или король, а потом уже все остальные по рангам. Но только это ведь искажение. Оделся? Ну и слава богу! Давай уж на ходу, к заутрене тебя провожу. Так вот, изначально говорили как, Бог отправил на землю два меча — меч духовной власти пожаловал папе, а светской — королю. И были эти мечи равными, потому как каждый занимался своим делом. Папе Григорию, и вслед за ним нынешнему папе этого мало, хлебом его не корми, дай главенство церкви перед светской властью высказать. Отсюда неразберихи и раздоры. К примеру, императорскую корону один только папа на сегодняшний день и может пожаловать. Не захочет — не даст. И ничего ты с ним не поделаешь, сместить разве что можно. Но это долго, затратно и вообще на крайний случай.

По коридорам замка мечутся расторопные служанки, одна плащ тащит, другая банты-ленты, а третья и вовсе нечто, больше всего напоминающее кардинальскую мантию. Интересно, много ли у меня в гостях князей церкви? И сколько из них поддерживают меня, а сколько шпионят на папу?..

— Эх, не позавтракал я сегодня, — епископ облизывает губы, хлопнув по попке проносящуюся мимо девицу с тазом для умывания в руках, та обворожительно улыбнулась, бросая в Эберхарда взгляд-завлекушку. — Но дело не ждет, — провожая глазами служанку, продолжает начатую мысль епископ. — Побегу. На службу тоже не успеваю, отмолю как-нибудь потом. Ты, главное, запомни, твоя власть от Бога, но церковь ты всегда поддержишь и защитишь. Не ради сомнительного удовольствия облобызать папские туфли или, точно простой конюх, поддерживать ему стремя, а на условиях равноправия.

Ты, Фридрих, не получил апостольского благословения перед коронацией, так что напишешь ему от себя, просто уведомив о произошедшем. Хочешь, я составлю, или сам напиши, но после все же мне покажи. Я риторику еще в детстве в монастыре учил, да и потом тоже в Италии… с софистикой вместе. Тут каждое слово требуется взвешивать, точно кусок золота, чуть недоглядишь — и…

Ну, с Богом! Дальше не заблудишься, пройдешь прямо по галерее, мимо двух постов, пересечешь двор, а там, собственно, и церковь. Я к тебе сегодня еще забегу, да, чуть не забыл, относительно архиепископа Кёльна, вернувшийся из Рима Вибальд — его первый дружочек, так что осторожнее со словами в обществе миляги Арнольда. Он нам хорошо помог, но при первой же возможности… Вообще, человек он замечательный, но слишком много времени провел в обществе покойника Конрада, а тот перед папой выслуживался, может, в духе прежних устоев, совет не тот дать. Да не беги ты так, я ведь не успеваю. Ой, глянь-ка на двор, чьи там кареты с гербами?

— Майнский архиепископ.

— Он — папский прихвостень, в смысле доверенное лицо. Хиллину архиепископу Трира можно доверять, впрочем, в его руках отродясь большой власти не бывало. И получит — не справится. Невысокого полета птица. К вечеру, даст Бог, я тебе одного пробста приведу, ну это такой человек, человечище! Ты таких, поди, и не видывал.

— Что за пробст такой? Ты что, короля из-за какого-то пробста бросаешь?! — не выдержал я.

— Кто бросает?! — Эберхард даже остановился. — Как раз наоборот, опасаюсь, как бы бедняга Райнальд Дассель[68], пока до твоей милости добирается, нож в бок не схлопотал, потому как врагов у него, что блох у шелудивой суки, зато умен! Да ты не думай, что он простой пробст, он из старинного графского рода, просто второй сын, не первый, оттого его в монахи и постригли. Про вольнодумца Абеляра я тебе рассказывал, когда о Брешинском докладывал. Того самого Абеляра, которого враги оскопили? Так вот, Райнальд его первый ученик! Сила. Кстати, хочешь уморительный случай? Как-то папа Евгений указ издал, в котором запрещал священнослужителям носить меха, мол, скромнее нужно быть, м-да, при этом о драгоценностях ни полслова. Присутствующие на папском соборе в Реймсе итальянцы с ним согласились, не мудрено, страна-то жаркая, какие меха? На этом самом соборе присутствовал Райнальд Дассель, Хильдесхаймскую церковь представлял. В общем, слушал он, слушал непогрешимого нашего, а потом возьми и поперек речи апостольской и брякни, мол, «такой закон не может понравиться ни живущим ныне, ни грядущим поколениям». Стража к нему дернулась, а папа вдруг весь сконфузился, покраснел и распоряжение свое дурацкое отменил!

Да ты не думай, он тоже ученый, после Хильдесхаймской школы для детей благородного сословия поступил в Парижский университет. Латынью и французским владеет, философ, поэт, оратор, каких поискать. Говорить начнет — заслушаешься. И главное, знания обширнейшие! Я стражу уже предупредил, что коли пробст от Хильдесхаймской церкви к тебе проситься станет, чтобы пустили, мало ли, разминемся. Ты уж прими его, нам такие люди до зарезу нужны. Ну вот, сам же до церкви тебя и проводил, хоть и не собирался. Люди на тебя смотрят. Улыбнись им, ваше величество!

Сумбурно начавшийся день продолжился в том же духе. Выходя из церкви, в ноги мне бросился проситель с пергаментом в руке, которого я как добрый монарх был обязан простить пред всем честным народом. Картинка — возвращение блудного сына, в которой монарх выступает в роли ослепшего от слез отца. Традиция, будь она неладна. Но что значит простить, когда голова опущена и лицо кудрями черными прикрыто? Кто таков? В чем конкретно виновен? Может, он детей резал? Может, дом Господень пожег?