Однако особенно трудно дать точную интерпретацию природы тайного огня мудрых, который, как полагали алхимики, абсолютно необходим для конечного успеха их начинания. Некоторые современные авторы, кажется, допускают мысль, хотя и увлекательную, но трудно поддающуюся достаточно убедительному обоснованию, согласно которой средневековые алхимики умели — и как раз это позволяло им добиваться успеха в Великом Делании и управлять колоссальной энергией, таящейся в самой структуре использовавшегося ими материала. В действительности же нет ни одного убедительною подтверждения того, что и вправду имело место подобного рода предвосхищение триумфальных успехов ядерной физики. Историки, привыкшие полагаться на факты, с недоверием относятся к столь фантастическим гипотезам, проецирующим в далекое прошлое надежды и тесно связанные с ними тревоги людей нашего века, перед которыми открываются многообещающие, но вместе с тем и пугающие картины, связанные с открытиями в области ядерной физики.

Могли ли средневековые алхимики — еще одна фантастическая гипотеза — улавливать энергию прямо из космоса, разделяя, а затем соединяя две дополняющие друг друга части (положительная и отрицательная, мужская и женская) явления? И тут отсутствуют какие бы то ни было научные доказательства.

И все же была одна первостепенной важности аналогия, подлинно оперативный ключ, источник радости и вдохновения адептов: параллель, которую они усматривали между тем, что происходило в начале земного цикла (шесть дней Творения), и тем, что алхимик, как верилось ему, был в состоянии воспроизвести в философском яйце. Применение его (или, если избирали сухой путь, тигля) будто бы позволяло — прибегнем к модному техническому неологизму — воспроизвести в миниатюре феномены, имевшие место в процессе Творения. Таким образом, адепт как бы располагал подлинной и одушевленной моделью нашей Земли в уменьшенном виде. Явления, последовательно сменявшие друг друга по мере реализации различных операций с исходным материалом, заключенным в философском яйце, будто бы позволяли делателю наблюдать в миниатюре то, что происходило в начальной фазе существования земного шара. Этот совершенный параллелизм, эта полная аналогия будто бы продолжались со дней Творения.

Например, внезапное появление цветов радуги в первичной материи Великого Делания соответствовало библейскому эпизоду явления над безбрежными водами радуги — великолепного символа единения неба и земли — как предвестника окончания потопа. Этот параллелизм развивался, по представлению алхимика, по мере того, как он продолжал и диверсифицировал свои операции, непрерывно поддерживая аналогичную связь с небесными явлениями. Он видел также, как формируются в миниатюре Солнце и Луна с точным воспроизведением в уменьшенных масштабах фаз затмения.

Этот параллелизм продолжался вплоть до полного завершения земного цикла, как это находит свое описание в Апокалипсисе святого Иоанна — до конца сего мира, после чего, в силу самого этого факта, начинается славное зарождение новых небес и новой земли, возобновление земного цикла.

Пожалуй, нам было бы невозможно понять средневекового алхимика, если не обратить особое внимание на то, как он на протяжении всей своей работы старался установить точное соответствие между различными мирами, между различными уровнями реальности, между творениями трех царств природы. Все, на его взгляд, пребывает в единстве, связано лестницей, соединяющей небо с землей. Это было некое магическое царство соответствий, в котором, по убеждению алхимиков, были возможны всякого рода явления, кажущиеся очень странными нашим современникам, хотя современная наука (в отличие от последователей Лавуазье) в принципе и не отрицает возможности получения положительных результатов там, где старинные алхимики удивительным образом предстают в роли предшественников. Одним из традиционных названий алхимии было следующее: искусство музыки. Что бы сие значило? Алхимики утверждали, что знают звуки, которые, если их надлежащим образом воспроизвести, позволяют получить в процессе выполнения операций Великого Делания в точности те или иные материальные результаты. Таким образом, существовала алхимическая музыка, которая исполнялась ради получения того или иного результата в процессе осуществления определенных операций. Так находит свое объяснение присутствие, отнюдь не просто ради украшения, музыкальных инструментов, изображенных на алхимических гравюрах и рисунках.

Алхимические музыкальные партитуры, известные к настоящему времени, относятся к эпохе Ренессанса и XVII веку, однако есть основания предполагать, что подобные партитуры были отнюдь не новшеством, а скорее традицией, широко распространенной в XIV и XV веках, но тайно передававшейся из уст в уста. Весьма примечательное наблюдение можно сделать, посетив в Бурже дом Жака Кёра, известного в свое время богача, поклонника алхимии. Одна из стен исключительно вместительной житницы его дома сообщается с прилегающей к ней обширной голубятней. Расположение ячеек жилища грациозных пернатых поражает наблюдателя: само их чередование сразу же наводит на мысль о записанной таким способом мелодии; отверстия по форме напоминают ноты, которые можно видеть на партитурах того времени. Было бы весьма любопытно проверить это предположение с помощью музыкальных инструментов.

Напротив, средневековые алхимики изредка использовали магические формулы, дабы вызвать то или иное сверхъестественное явление. Тогда установилась определенная связь между алхимией в собственном смысле этого слова и попытками заклинаний, относящихся к тому, что называется церемониальной магией.

Можно составить перечень многочисленных знаков (некоторые напоминают упрощенные египетские иероглифы), использовавшихся средневековыми алхимиками для обозначения применявшихся субстанций, а также для сообщения друг другу сведений о реализуемых операциях.

Если средневековые алхимики использовали целый арсенал традиционных знаков, то мы могли бы высказать предположение (с учетом их неизбежной смысловой многозначности, включая и преднамеренную расстановку ловушек для непосвященных), что в данном случае эти знаки выступали в роли отдаленных предшественников формул, которыми значительно позже станут пользоваться химики.

Однако помимо этих традиционных знаков алхимики применяли и другой способ передачи тайных сведений: они систематически использовали различные символические изображения. И здесь попытки расшифровки зачастую уводят современных историков в ложном направлении. Приведем несколько показательных примеров подобного рода, хотя их количество можно было бы и умножить. Змея в короне символизировала агент-катализатор, благодаря которому могло достигаться соединение серы и ртути. Распятая змея представляла фиксацию летучего начала. Лев символизировал Серу Мудрых, мужское начало, постоянную часть Великого Делания, но он мог обозначать разные стадии превращения первичной материи. Зеленый лев мог означать также железный купорос.

Орел мог символизировать сублимацию используемого материала, а также переход от фиксированного состояния к летучему. Волк представлял сурьму. Ворон соответствовал черной стадии делания, а лебедь — белой. Змея или дракон, кусающие собственный хвост, традиционные символы греческих алхимиков Александрии, олицетворяли фундаментальное единство материи, замыкавшейся в себе самой. Этот мотив символизировал также процесс порождения материи материей.