При этом речь шла не только о том, чтобы наблюдать явления, возникавшие в реторте или тигле, — речь шла прежде всего о том, чтобы одновременно и переживать их.

Знаменитый текст Мориена провозглашает: «Я признаю, о царь, что Бог послал эту вещь (философский камень), заключив ее в вас, и, где бы вы ни находились, она будет в вас, так что нет возможности отделить ее от вас».

Не должно ли это означать, что главным содержанием Великого Делания был не кто иной, как сам человек?

Что еще могли означать слова «посетить внутренние части земли», как не погружение в нас самих, попытку познания нашей божественной сущности, которая выше нашей личной ограниченности?

Читая начало «Аллегории Источника», трактата Бернара Тревизана, мы имели возможность убедиться, что описания снов и сновидений, встречающиеся в герметической литературе, во многих случаях оказываются не просто литературным приемом, но и приложимы к опыту реальных переживаний алхимика, имевших место то ли во сне, то ли в качестве видений, посетивших его во время бодрствования. По природе своей эти переживания отнюдь не облегчают историку задачу но расшифровке алхимических текстов.

Алхимия неотделима от сознательного стремления хранить секреты. В этой связи можно признать, что имело всеобщее значение утверждение Жана де Мёна, который во второй части «Романа о Розе» следующим образом предуведомлял своих читателей: «В моих словах имеется также иной смысл, помимо того, какой ты вкладываешь в них, и он углубляет все произведение, буквальный смысл рассказа».

Позднее, при Генрихе III, алхимик Блез де Вижнер впервые предпримет, опередив в этом отношении немца Иоганна Тритемия, попытку методического изложения криптографии. Однако он ограничился лишь сбором и классификацией различных тайных алфавитов, которыми охотно пользовались средневековые алхимики, хотя и усовершенствовал при этом методы, бывшие в ходу у его предшественников — греческих алхимиков Александрии, а затем у арабов.

Это сознательное стремление соблюдать тайну было всегда присуще алхимикам. Алхимический трактат «Торф философов» содержит следующее недвусмысленное предуведомление: «Знайте же, что эта наука проще какой бы то ни было иной, однако сами слова и порядок изложения затемняют ее, ибо невежды слушают наши слова, не понимая нас».

В алхимической литературе периода Средних веков часто встречаются пересказы символических снов и сновидений.

Одним из наиболее известных текстов подобного рода является уже упоминавшийся нами «Зеленый сон» Бернара Тревизана. В нем тесно переплелись пассажи, которые следует истолковывать в соответствии с правилами традиционной алхимической символики, применявшейся к Великому минеральному Деланию, с изложением опыта психических переживаний адепта во сне и посредством воображения.

Существует также обширная литература, представляющая собой искусно сконструированные символические рассказы о чудесных путешествиях. Примером этого в исламской спиритуальной алхимии может служить «Рассказ об изгнании на Запад», принадлежащий персу Сохраварди (1155–1191). В нем повествуется о весьма опасном путешествии. Главный герой садится на корабль. Потерпев кораблекрушение на рифах, он высаживается на страшном острове Гога и Магога. При помощи гениев огня герой реализует там два последовательных этапа Великого Делания (сначала получение лунного эликсира — трансмутация в серебро, а затем солнечного эликсира — трансмутация в золото).

Адепт постигает даже самые великие тайны алхимии: «Когда ты получишь эти сведения из надежного источника, ты сможешь воскрешать из мертвых». Затем он восходит на четыре символические вершины (Сад, Нам, Каф и Синай), после чего прибывает в страну царицы Савской, где произрастает завязь летучего вещества, служащего необходимой предпосылкой Небесного Воскресения. Однако весь этот рассказ представляет собой не просто весьма поэтический вымысел: автор облек в такую форму очень точное описание собственных внутренних переживаний, происходивших к тому же параллельно с чередовавшимися этапами операций Великого минерального Делания.

Предоставим слово Сохраварди:

«…В конической форме (сердца) я увидел небесные тела; я соединился с ними и услышал их музыку [музыку сфер], их мелодии. Я приобщился к их концерту; звуки ударяли мне в уши подобно скрежету, производимому цепью, которую тащат вдоль камней. Мои мышцы готовы были разорваться, а суставы мои достигли предела своей прочности — столь велико было испытанное мною наслаждение. Оно беспрестанно продолжалось вплоть до того самого момента, когда белое облако, рассеявшись, исчезло, а перепонка лопнула».

В текстах, в коих повествуется об аналогичном теософском озарении, очень часто встречается эта аллюзия на облака, которые рассеиваются, чтобы появился сияющий Свет.

В прочих алхимических текстах, содержащих описания символических путешествий, перипетии разворачиваются в более скромных масштабах. Вот показательный пример из «Книги двенадцати врат» английского алхимика Джорджа Рипли:

«Следует начинать на закате солнца, когда Красный супруг и Белая супруга объединяются в жизненном духе [соединение двух начал], дабы жить в любви и спокойствии, в точной пропорции воды и земли. С запада продвигайся через мрак в направлении на север; разлагай и растворяй мужа и жену на протяжении срока между осенью и весной; превращай воду в черную землю и поднимайся, проходя через различные цвета, к востоку, где покажется полная луна. После очищения покажется ясное и лучистое солнце; наступает лето после зимы, день после ночи. Земля и вода превратились в воздух, мрак рассеялся, появился свет; запад есть начало теории; начало разложения полагается между востоком и западом». В этом рассказе совершенно отчетливо угадывается описание фаз Великого минерального Делания, которые должны чередоваться в философском яйце (влажный путь). Но вместе с тем здесь можно обнаружить и точное описание — при строго параллельной аналогии с минеральным деланием — ряда внутренних превращений, происходивших с психикой адепта. В этом охотно усматривают также (что побуждает нас затрагивать проблему тайных алхимических обществ) аллюзию на символические ритуальные «путешествия», когда вновь принимаемый должен был переходить «с запада на восток» храма или ложи.

Мы видели, что средневековая алхимическая литература очень богата текстами, которые сбивают с толку современного человека, трудны для интерпретации, расшифровки, поскольку содержащиеся в них изображения иллюстрируют два ряда феноменов — те, что происходят в лаборатории, и те, которые адепт переживает в молельне.

Приведем отрывок из анонимного текста «Аллегория Мерлина», который не имеет никакого отношения к знаменитому волшебнику, носящему такое же имя — одному из главных персонажей кельтской мифологии:

«Врачи берут труп короля и моют его до тех пор, пока не удалят все остатки лекарства, после чего сушат его. Затем они берут одну часть нашатыря и две части александрийской селитры, которые смешивают с прахом покойного; добавив в смесь немного льняного масла, они изготовляют тесто, которое помещают в камеру, сделанную в форме креста [тигль], с одним отверстием в нижней части; под этим отверстием они помещают другую емкость, также имеющую форму креста, и оставляют все в таком состоянии на один час. Затем они разводят огонь, раздувая его до степени, позволяющей расплавить приготовленную массу, которая, расплавившись, выходит через отверстие в нижнюю емкость». Алхимик, преуспев в совершении Великого Делания, брал себе новое имя, отличное оттого, под которым его прежде знали в миру. От некоторых адептов (примером этого может служить таинственный монах-алхимик XV века Василий Валентин) до наших дней дошло лишь их герметическое имя.