— Инспектор Кингсли, давайте говорить начистоту: вам вынесли смертный приговор. В этом здании находятся человек двадцать, поклявшихся вас убить. Эта тема открыто обсуждается, и кое-кто подрался, пытаясь определить, кому выпадет удовольствие прикончить вас. Заключенные делают ставки на то, сколько вам осталось жить, и жестокая правда заключается в том, что никто, даже самые щедрые, не дают вам больше месяца. А большинство — даже больше недели. Вам нужно бежать.

— А, да. Это решит все проблемы, верно? Увы, боюсь, сбежать мне никак не удастся.

— Не все двери в этой тюрьме бывают заперты.

— Что вы хотите сказать?

— Сегодня дверь в эту комнату и дверь в конце коридора будут открыты.

— Вы сделаете это для меня?

— Двери будут открыты. Это единственное, что я могу сказать.

— Вас обвинят в пособничестве побегу.

— Не обвинят. Двери будут заперты, когда я уйду, и этот факт будет надлежащим образом занесен в журнал, но сегодня вечером они снова откроются. Это все, что вам нужно знать.

— Почему вы мне помогаете?

— Сегодня вечером двери будут открыты, — повторил санитар. — После этого действуйте по своему усмотрению.

С этими словами он ушел, а Кингсли остаток дня нервничал и готовился к предстоящему побегу. Когда наступила ночь, он стиснул зубы и, спустив ноги с лавки, встал. На прошлой неделе он пытался поделать гимнастику и вполне мог ходить, но побег из тюрьмы вряд ли был ему под силу. Однако выбора у него не было. Судьба выдала ему единственную карту, и сегодня он должен с нее пойти. Кто бы ни был его таинственный помощник, Кингсли сомневался, что он сможет снова и снова отпирать для него двери. Пошатываясь, он подошел к двери и открыл ее. И сразу же оказался в самом, если так можно выразиться, сердце тюремной больницы, хотя потребовалось бы серьезно напрячь воображение, чтобы назвать сердцем этот каменный каземат.

В комнате, куда попал Кингсли, было еще две двери. На первой была табличка с именами нескольких пациентов. Она была крепко заперта, но сквозь зарешеченное окошко в стальной панели Кингсли услышал стоны и плач больных. В воздухе витал тяжелый, сладковатый запах, который был хорошо знаком инспектору по лондонским трущобам, где травмы были привычным делом, а лекарства, к сожалению, редкостью. Это был запах гангрены, и Кингсли понял, что либо у одного из несчастных за запертой дверью отнимут конечность, либо смертельная зараза отравит всю его кровь. А поскольку медицинскую помощь здесь можно было ожидать только от халатного эскулапа с его «инструкцией», Кингсли сомневался, что этот заключенный протянет еще пару ночей.

Вторая дверь находилась в дальнем конце комнаты. Засов на ней не был задвинут, и если санитар сдержал свое слово, замок тоже отперт, и, значит, Кингсли сможет попасть из медицинского крыла в основное здание тюрьмы. Прежде чем открыть дверь, Кингсли поискал в шкафчике что-нибудь для обороны. У него было смутное представление о том, что он станет делать, покинув безопасное медицинское крыло, но он не сомневался, что рано или поздно столкнется с охраной.

Шкафчик был заперт, но Кингсли увидел, что он крепится к стене кронштейном: было проще отодвинуть весь шкаф от стены и залезть в него с другой стороны. Осмотрев его содержимое, Кингсли пожалел несчастных заключенных, чья жизнь зависела от столь скудных запасов. Врач имел в распоряжении всего несколько современных препаратов, а вот морфия и хлороформа было предостаточно. Кингсли стало понятно, что в этой чертовой дыре собственно лечение не было целью и что доступные в этом так называемом больничном крыле лекарства были призваны лишь успокаивать шумных пациентов, пока они не поправятся или не скончаются.

Кингсли взял флакон с хлороформом и, обернув горлышко пузатой бутылки оторванным от тюремной рубашки лоскутом, засунул ее в карман. Затем подошел к двери и повернул ручку.

Как и было обещано, дверь открылась. Она вела на одну из многочисленных железных площадок, выходивших в огромный колодец тюрьмы. Кингсли подозревал, что окажется именно здесь, но, поскольку в больничное крыло его доставили в бессознательном состоянии, знать наверняка он не мог. Стараясь не кряхтеть от боли в ребрах, Кингсли начал осторожно пробираться по тихому коридору к лестнице. Слева от него располагались камеры, до отказа набитые спящими заключенными. Справа был колодец тюрьмы, и через заградительные решетки Кингсли увидел точно такой же коридор, по которому шел сам, ниже еще один, а под ним еще четыре. Этого он и ожидал, но вот отсутствие охраны удивило. Кингсли казалось, что, помимо храпящих и бурчащих во сне заключенных, он был один в этом огромном, похожем на пещеру зале. Неужели после того, как камеры запираются на ночь, надзиратели просто уходят? Это казалось невероятным, но, проходя по коридорам и спускаясь по многочисленным лестницам, Кингсли не смог придумать никакого другого объяснения. Нигде не было ни души.

Оказавшись внизу, Кингсли вгляделся в темноту, ища выход, ту самую дверь, через которую его сюда доставили, перед тем как провести мимо заключенных в кабинет начальника тюрьмы. Она оказалась в другом конце зала, и Кингсли направился туда через столовую, где когда-то ел в одиночестве ужин. К его несказанному удивлению, и эта дверь была открыта. Он понятия не имел, как ему удастся преодолеть это препятствие, но даже в голову не пришло, что достаточно будет просто повернуть ручку.

Кингсли закрыл за собой дверь и остановился перевести дыхание. Выйдя из огромного зала, он оказался во внутреннем дворике, через который проходил, прибыв в тюрьму. Кингсли знал, что в здании напротив находится комната для приема заключенных, а за ней — ворота тюрьмы. Пока что никто не поднял тревогу и он не встретил ни единой души, но понимал, что удача не будет сопутствовать ему вечно. Ведь не может побег из тюрем Его Величества быть таким простым делом?

Шагнув с крыльца, Кингсли пошел по мощеному дворику. Не успел он сделать и трех шагов, как оказался в свете нескольких электрических фонарей.

— Добрый вечер, инспектор, — произнес человек с фонарем в руке. — Уже покидаете нас?

Дверь за спиной Кингсли, которую он только что притворил, снова открылась, и он услышал шаги за спиной.

— Кажется, нет, — ответил Кингсли.

Из-за света фонарей показался человек.

— Бегите, — сказал он.

— Что?

— Я сказал, — с этими словами мужчина поднял пистолет, — бегите!

Фонари перестали светить ему в лицо, и Кингсли увидел другую открытую дверь, ведущую к комнате для приема заключенных, куда он направлялся. Он силился понять, что происходит. Они хотят, чтобы он побежал. Зачем им это нужно?

И тут Кингсли разгадал их план. Они хотели закончить дело чисто. Без волокиты. Без дальнейших выяснений обстоятельств. Его хотели застрелить во время побега.

Его хотели убить по инструкции.

— Не побегу.

— Бегите!

— Не побегу. Если хотите меня пристрелить, делайте это здесь.