В крепости постоянно находится около двух сотен солдат. Этого и раньше вполне хватало, чтобы контролировать три тысячи заключенных, а теперь, я полагаю, им совсем стало нечего делать. Так же по плану там расположены десять больших, двухэтажных бараков, каждый на пятьсот человек, казарма, мало чем отличающаяся от тех же бараков, хозяйственные постройки и отдельный дом для офицерского состава. Насколько мне известно, сейчас, как и всегда, весь здешний офицерский состав ограничивается одним комендантом, так что дом в полном его распоряжении.

Пока шеф разбирался с документами, я подозвал того солдата, который первым нас заметил.

– Скажи, уважаемый, – как можно доброжелательнее начал я, – почему ты нас торопил?

Солдат, похоже, напугался еще больше. Я не очень понял почему – то ли ему страшно было называть причину, то ли, узрев мою аристократическую физиономию, стал опасаться наказания за то, что чем-то не угодил такой важной персоне. Возможно, справедливы оба варианта. Солдат откашлялся, шумно сглотнул, а потом все-таки выдавил:

– Да, ваше благородие, я за вас же боялся. Демоница по пустыне бегает, жуткая, как Мара сама, людей убивает, и нет спасенья от нее совсем. Я сам-то не видел, но другие видели. Так-то она по шахтам все ползает…

Солдат осекся. Я проследил за его взглядом и понял, что его остановило. Какой-то капрал из встречающих внимательно смотрел прямо в глаза бедному солдату, и взгляд этот не обещал ничего хорошего. Да, неприятно. Конечно, про это загадочное существо я уже слышал от того старого мага, что мы встретили первым, да и Флинн по дороге к выходу дополнил его рассказ, но по легенде-то нам такие подробности неизвестны. Ясно, что капрал не хочет, чтобы мы с шефом узнали что-то лишнее. Значит, тоже замешан? Интересно, насколько вообще солдаты вовлечены в то, что здесь творится? Ясно пока только, что комендант в этом по уши.

Пока я наблюдал метаморфозы на лице несчастного солдата, к нам подошел тот самый капрал:

– Вы не слушайте его, ваше благородие, это выдумки все. От скуки народишко мается, вот и воображает сказки всякие. А ты, волчья сыть, – повернулся он к солдату, – если еще раз при их благородии рот свой поганый раззявишь, на всю жизнь в караул у офицерских квартир пойдешь. Оставшуюся. А теперь пшел вон!

Мне очень не понравилось, как он произнес это «оставшуюся», и, особенно то, как отреагировал на это солдат. Он, похоже, только колоссальным усилием воли удержался на ногах, настолько его потрясла эта угроза. Дрожащим голосом он пробормотал что-то вроде «такточнгспдинкапрал», развернулся и, спотыкаясь, побежал прочь. Судя по замысловатой траектории, он даже не особо видел, куда бежит. Я понадеялся, что он в таком состоянии не свалится со стены, а сам подошел к заканчивавшему разбираться с бумагами шефу.

Прежде чем идти общаться к коменданту, нам предложили отдохнуть с дороги и привести себя в порядок. Почему-то для этого нам выделили две четырехместных квартиры в одной из казарм, а не одну из комнат в доме коменданта, которая по идее полагается нам по статусу – все-таки мы не кто-нибудь, а инспекторы из столицы! Все тот же капрал объяснил это тем, что, дескать, как раз недавно господин капитан затеял ремонт в доме офицеров, который сейчас и проводится силами каторжан. Дескать, жить там сейчас совершенно невозможно, ремонтом не затронута только та часть, которую занимает непосредственно комендант. Мы вежливо покивали, хотя я почему-то ни на грош не поверил объяснениям капрала. Судя по задумчивому виду шефа и скептическому хмыканью гоблина, мои товарищи не поверили тоже.

Тем не менее, мы с большим удовольствием «свершили омовенье», как выразился все тот же Ханыга, а также переоделись в одежду, предоставленную нам расторопным капралом. Не знаю уж откуда, но у него нашлась гражданская одежда не только на мою достаточно стандартную фигуру, но и на шефа с Ханыгой. Хотя это я удивляюсь скорее по привычке, которая осталась со мной со времен жизни за границей. Здесь-то представители разных рас – не редкость, так что и удивляться, что нашлась подходящая одежда, нечего. Орк с гоблином, по крайней мере, не удивились.

Почти со всей старой одеждой я расстался без сожаления, оставил только свой пояс и куртку, с которыми мне не хотелось расставаться по вполне понятным причинам. Кому же захочется расставаться с их содержимым? А в предложенных нам вещах, конечно, не было никаких потайных карманов. Прятать в сумку оружие, которое может понадобиться в любой момент, было бы глупо. Впрочем, ни куртка, ни пояс не слишком пострадали за время нашего путешествия – они переживали передряги и пострашнее, причем без особого ущерба для своего внешнего вида. Хорошая работа. Эти вещи шили специально для меня лучшие портные нашего дольмена, задолго до того, как я стал изгоем в своем роду. И материал у них уникальный – ткань спрядена из паутины арахнов – огромных, полуразумных пауков, которых используют еще и в качестве вьючных животных, и для охраны, и которые водятся только в дольменах сидов. Подозреваю, что их и создал-то кто-нибудь из моих далеких предков – иначе, как объяснить, что нигде больше эти создания не встречаются?

Коменданта звали Элим, и он производил именно то впечатление, о котором говорил мэр Уррока. Напыщенная высокородная сволочь. Кабинет его был роскошен. Хозяин кабинета красовался в явно пошитом на заказ мундире, подчеркнуто безупречном. Он был чем-то похож на Флинна, возможно, легким проблеском безумия в глазах или спокойной уверенностью в движениях. Только Флинн был похож на волка, а комендант – на паука. Внимательного, терпеливого, убежденного, что добыча сама придет к нему в сети. Разумные боятся пауков именно из-за этой их спокойной уверенности. Сам я, как и любой, кто родился в дольмене, где полно гиганских пауков, такими фобиями не страдаю. Комендант вежливо поприветствовал нас обоих, но на стул кивнул мне. Стул в кабинете только один, так что шефу предстояло постоять. Думаю, комендант посчитал, что я – главный. В некоторых семействах эльфов принято считать, что представители светлорожденных, к которым относят и сидов, больше достойны высоких должностей, чем все остальные. В империи такие предрассудки не приветствуются, но, чтобы уничтожить их окончательно, потребуется много времени. Возможно, даже больше, чем потребовалось бы для того, чтобы просто искоренить старшие расы. Говорят, саму империю основал светлорожденный, но он никогда не выделял представителей своей расы, и вообще, приняв бразды правления, отказался называть себя эльфом. По традиции, каждый новый император, к какой бы расе он ни принадлежал, отрекается от своей расы, чтобы никому не было обидно и чтобы ни у кого не было незаслуженных преимуществ. И хотя мне трудно поверить, что ни одному из императоров не пришло в голову как-то укрепить позиции своих соплеменников, я слышал, что эта система работает вполне успешно.

Тем не менее, я постарался не злить шефа и не стал садиться. Шеф тоже. Я решил, что постараюсь молчать, предоставив выкручиваться шефу. Шеф представился сам и представил меня. Осознав свою ошибку, его высокоблагородие перестал обращать на меня внимание и, скрепя сердце, обратил свой взор на шефа. Думаю, ему было неприятно, что он вынужден отвечать на вопросы какого-то орка. Я мгновенно преисполнился отвращения к коменданту – мне слишком долго пришлось общаться как с соплеменниками, так и с представителями других рас, так что я прекрасно знал цену таким взглядам на жизнь. Пока я пытался справиться с собой, шеф начал расспрашивать господина Элима. Вопросы его не отличались хитроумием и заковыристостью, хотя я на собственном опыте знаю, что если уж шеф перестает притворяться валенком, ему трудно что-то противопоставить. Оно и понятно – нам сейчас никак нельзя было выводить коменданта на чистую воду, иначе мы вполне могли в ближайшее время вернуться в катакомбы, да к тому же в кандалах. А может, и просто исчезнуть. Однако и комендант не стремился отвечать на вопросы. Оправившись от изумления от такого странного состава комиссии, он стал отвечать многословно и очень подробно, но его ответы не несли в себе практически никакой полезной информации. На вопрос о поднявшейся заболеваемости солдат комендант ответил, что заболеваемость обычная, люди просто устали. Рассказ про сбежавшего стражника вообще никак не прокомментировал – стражник умер и похоронен, кого вы там нашли – я не знаю, но не могли ли судари из столичной стражи ошибиться? В общем, разговор ясности в ситуацию не привнес. Все его ответы были шиты белыми нитками, и комендант, похоже, был настолько уверен в себе, что даже не пытался придумать ложь поубедительнее. У меня создалось неприятное впечатление, что он даже не был бы против, чтобы его вывели на чистую воду прямо сейчас – тогда ему не придется тратить время на бесполезные увертки, а просто и без затей прикопать нас где-нибудь в шахтах и спокойно дожидаться следующих ревизоров. В конце концов, мы с шефом торопливо распрощались с его высокоблагородием. Думаю, задержись мы еще немного, кто-нибудь обязательно проговорился бы о чем-то из того, что мы знать не могли, тем самым здорово облегчив коменданту жизнь.