На миг граф застыл на месте. Затем решительно возразил:

— Я знаю картину, о которой вы говорите, но ваша — безусловно, копия.

— Копия?

— Оригинал кисти Ван Дейка висит в этом замке!

Теперь пришел черед остолбенеть Теодоре. Она потеряла дар речи, а к моменту, когда до нее дошел весь смысл его слов, они уже входили в столовую.

Это был огромный зал с изящно высеченным мраморным камином и множеством окон. Между окнами повсюду, где только можно, висели картины. Но было очевидно, что многие из них требуют немедленной реставрации. Потемневшие от времени, они не давали возможности быстро определить, что это за полотна и чьей они кисти.

Стол был уставлен золотыми украшениями и массивными канделябрами, в каждом по четыре свечи. Посуда на столе была — сплошь севрский фарфор и уотерфордский хрусталь. Последний отличался удивительно тонким рисунком и особой прозрачностью.

Теодора заняла место по левую руку от графа, по правую села леди Шейла.

Рядом с леди Шейлой сидел ее отец, немедленно ввязавшийся в дискуссию с мужчиной справа от себя — они спорили по поводу Национальной галереи. Ее отец долго доказывал, что, если картина продается частным образом и имеет высокую эстетическую ценность, ее должна выкупить нация.

Леди Шейла тут же вполголоса завела с графом беседу, которая, несомненно, носила весьма интимный характер, так что Теодора получила отличную возможность открыто поозираться. Однако через минуту или две заметила, что господин слева от нее внимательно смотрит на нее и улыбается.

— Ну так что? — спросил он в конце концов. — Что вы обо всем этом думаете?

— О помещении? — уточнила Теодора. — Оно сказочное.

— Вы должны сообщить это хозяину, он будет в восторге!

Теодора посмотрела на графа, увидела, что тот слушает леди Шейлу, и тихо проговорила:

— Я представляла себе графа стариком, но, видимо, я думала о его отце, который скончался.

— Да, Кимбалл получил наследство в прошлом году, — ответил сосед. — И с того момента глубоко обеспокоен состоянием картин. Его отцу было уже за восемьдесят, когда он умер и оставил дом в беспорядке. Вот почему, узнав о репутации вашего отца, граф немедля послал за ним!

Он, очевидно, мгновенно понял, что последние слова его прозвучали грубо, и быстро поправился:

— Я имею в виду — пригласил вашего отца приехать сюда, и, позвольте добавить, я очень рад, что вы приняли приглашение!

— Спасибо, — ответила Теодора, — я определенно не ожидала, что это со мной случится.

— Вы говорите так, будто никогда раньше не гостили в таком большом доме.

— Не… вполне… так что это… приключение.

— Я глядел, как вы сейчас… ммм… осматриваетесь, и подумал, что вы как ребенок, которого привели на представление с волшебным фонарем.

— Да, разумеется! Именно так все и есть, — честно ответила Теодора. — Только это не волшебный фонарь. Это настоящая драма.

— И вы воображаете, что вы ее героиня? — спросил насмешливый голос.

Теодора вздрогнула, так как, поглощенная разговором, не заметила, что граф ее слушает.

— Конечно, нет, милорд, — быстро ответила она. — Всего лишь скромный зритель, и, вне всякого сомнения, если бы я не была вашей гостьей, сидеть бы мне на галерке.

Граф рассмеялся.

— Ни на миг не поверю! После того как вы заявили, будто в коллекции в Маунтсорреле есть Ван Дейк, причем возможно, что подлинный, это сомнительно.

Покосившись на отца, Теодора понизила голос.

— Пожалуйста… милорд… я не хочу, чтобы мой отец нас услышал… и… если возможно… нельзя ли мне до того, как вы начнете с ним деловой разговор… побеседовать с вами… наедине?

Граф поднял брови, и по его долгому взгляду девушка поняла, что он, вероятно, думает, что истолковал ее слова превратно.

Затем, поскольку Теодора смотрела на него умоляюще, даже отчаянно — боясь, что он скажет что-то, на что ее отец обратит внимание, — он тихо сказал:

— Разумеется! Предоставьте это мне!

Проснувшись наутро, Теодора какое-то время еще понежилась в постели. Открыв глаза, она не сразу вспомнила, как здесь оказалась. Ей вспоминался то дом мистера Левенштайна, то их последующая поездка из Лондона, то сам факт прибытия, и так она постепенно дошла до ужина в замке. Ужин! Да что ужин? Весь вчерашний вечер был такой странный!.. Ей вспомнилось, как она сказала графу, что прием напоминает ей театральную драму, а сама она в этой драме — зрительница. Почему она так сказала? Хотя — важно ли почему? Все дело в том, что, когда леди Шейла удалилась в гостиную, а Теодора последовала за ней, эта ее мимолетная фантазия стала реальностью.

…Поднявшись, чтобы покинуть стол, леди Шейла бросила графу:

— Не задерживайся, дорогой. Ты же знаешь, как смертельно скучно будет мне без тебя.

Он не ответил. Леди Шейла направилась к двери, одарив джентльмена, открывшего для нее дверь, кокетливым взглядом из-под крашеных ресниц.

Теодора, ощущая себя маленькой и ничтожной, последовала за леди Шейлой, имея намерение, воспользовавшись моментом, посмотреть на картины. Казалось, большинство из холстов она узнает, но очевидно также, что почти всем полотнам нужна основательная реставрация.

С ликованием в сердце девушка подумала, что в таком случае им с отцом придется провести в замке довольно долгое время, и последнее, как ничто другое, в сочетании с доброй едой и приятной компанией, повлияет на его здоровье самым благотворным образом. От ее внимания не ускользнул тот факт, что отец вчера отлично провел время за ужином. Кроме того, реставратор ясно давал всем понять, что, хотя картины в замке Хэвершем широко известны, у него тоже есть коллекция, которая, как знает всякий настоящий ценитель живописи, занимает не последнее место в мире искусства.

Леди Шейла, дойдя до гостиной, сразу же устремилась к зеркалу в позолоченной раме.

Какое-то время кокетка любовалась своим отражением, затем вынула из сумочки под цвет платья другую, в которой она, как оказалось, носила с собой косметические (Теодора невольно чуть не хихикнула: реставрационные!) принадлежности.

И Теодора действительно стала свидетельницей реставрационных работ на лице леди Шейлы. Сначала леди припудрила носик, затем нанесла бальзам на свои уже и без того ярко-малиновые губы. Теодора наблюдала за всем этим, широко раскрыв глаза. Она отлично знала — ей об этом не раз говорила мать — прибегать к каким бы то ни было косметическим ухищрениям для того, чтобы усилить краски лица, — занятие не для дамы из высшего света, истинные леди не должны прибегать ни к какой косметике!

— Тем не менее, — с улыбкой говорила миссис Колвин, — втайне каждая женщина делает это, но очень, очень незаметно и осторожно.