Первым звоночком из ада стало отчисление Алисы из института. Я нашла в сумке, когда убиралась в ее комнате, разорванную зачетку.

А так как несколько дней уже не видела собственную дочь, то решила поехать на место учебы сама. Может, хоть там ее застану.

Это только первые полгода кажется, что учиться в институте гораздо легче, чем в школе и в техникуме: никто вроде бы ничего не задает, ничего не спрашивает. Глобальные трудности начинаются, когда подходит первая новогодняя сессия. Я решила, что Алиса попала как раз в такое положение, ведь два отчисления из техникумов в зимнюю сессию первого курса у нее уже были. Думала, съезжу к декану, поговорю, объясню… Так, мол, и так. Развелись с мужем, дочь без пригляда, пожалейте, ведь денег на платное отделение нет…

Декан выслушал мою бредовую тираду молча, а потом сказал:

— В вашей ситуации и платное отделение не поможет, ведь я Алису Уварову отчислил не из-за оценок, а из-за профнепригодности.

— Как вы сказали? Из-за профнепригодности? А что это значит? — подобного оборота я не ожидала.

— Алисе нельзя работать с детьми. Я не так давно с ней беседовал как раз в этом кабинете. Она неадекватна. Ей нельзя доверить детей. — А потом добавил: — Татьяна Васильевна, вы прикидываетесь или действительно не видите, что ваша дочь — наркоманка?

То, что я услышала от постороннего человека, декана педагогического вуза, прозвучало страшно, безысходно, как приговор суда: «Смертная казнь!», — который обжалованию не подлежит. Ведь я была абсолютно уверена: с моей дочерью ЭТО никогда не произойдет. НИКОГДА!

Я покинула кабинет, даже не попрощавшись. И вовсе не потому, что доносчику — первый кнут, а потому что пребывала в шоке. Ехала в электричке и думала, где мне сейчас искать Алису. Первым делом решила отправиться к Игнату, в другой микрорайон города, где обитали фабричные, но никого дома не застала.

Два дня я металась между своей квартирой и Игнатовой, чтобы найти Алису, писала записки, которые подсовывала под двери, но застала, в конце концов, только его отца.

— Это я виноват в том, что случилось, — начал он сразу, как только открыл дверь на мои более, чем настойчивые звонки, без предисловия и приветствия, горестно разведя руки и опустив голову так, что я не видела его глаз.

Или он специально не хотел смотреть на меня?

— Что?! Что случилось?! Вы хотя бы можете рассказать?! — затеребила я рукав его спортивной непростиранной куртки, в другое время до которой бы побрезговала и дотронуться. — Я не могу найти свою дочь уже несколько дней!

— Я виноват в том, что уехал летом на заработки и оставил Игнату на хранение все свои сбережения. Сумму не маленькую…

— Вы хотите сказать, что Игнат с Алисой все потратили?

— Да…

— Ну, я же спрашивала дочь, откуда деньги, откуда новые вещи, а она мне говорила, что Игнат их заработал… Значит, это были ваши сбережения? Ужас!

— Да. Мне соседи рассказали, когда я приехал, что тут наркоманская тусовка была все лето. Есть у Игната один богатенький дружок из юридического института. Вот они тут и зависали с наркотой. Игнат в тюрьме-то бросил колоться, а теперь опять начал…

— Как вы сказали?! — я перешла на крик. — Ваш сын сидел в тюрьме?! И был наркоманом?! Так он же мою дочь тоже наркоманкой сделал! Как вы могли оставить наркоману деньги? Разве вы не знаете, что бывших наркоманов не бывает! — я перешла на визг.

У меня началась истерика, и тогда отец Игната поступил, как и все трусливые мужики, которые при любой опасности прячут голову в песок, наподобие страусов. Он просто закрыл передо мной дверь. Я звонила и долбилась ногами и руками в эту преграду:

— Откройте! Откройте! Скажите, где их найти?

Я и угрожала, и умоляла. Наверное, я подняла на ноги всех соседей, и они прильнули к дверным глазкам с вопросами: «А что происходит? Концерт заказывали? Или театр одного актера?» Но никто не выглянул из-за своей дверей, чтобы я могла расспросить об Алисе. А что удивляться, если все лето здесь был наркопритон? И не того насмотрелись. Я бы тоже не вышла, если бы оказалась на их месте. Сейчас я для них была не союзницей, а противником. Я — мать наркоманки.

Потом папашка-страус сжалился и продиктовал через дверь адрес матери Игната, с которой он находился в разводе… Я побежала туда под проливным дождем.

Что удивительно, дверь открыла вполне симпатичная женщина чуть постарше меня с грустными глазами. Мы попили с ней чай с медом — ведь я промокла до нитки! — и поплакались друг другу в жилетку о наших непутевых детках, которые давно не показывались у нее. Она не могла уделять должное время Игнату, который после развода сам решил остаться с отцом, потому что постоянно вкалывала на нескольких работах, оплачивая взносы на кооперативную квартиру и обеспечивая еще двоих детей. Где ее сын-наркоман отсиживается с Алисой — она не знала.

Ясное дело, что в милицию идти бесполезно. Что я там скажу? Найдите мою дочь-наркоманку? Оставалось тупо сидеть дома и ждать, когда Алиска объявится сама. Или ее уже нет в живых?.. Опять пришло время гаданий на кофейной гуще: жива — не жива.

Тот микрорайон города, в котором жил Игнат, обиталище фабричных, прославился еще в далекие доперестроечные годы: по слухам там всегда можно было разжиться наркотиками. Правда, тогда эту информацию передавали шепотом на ушко. Мне, помнится, в подростковом возрасте друзья даже показывали ту заветную скамеечку в сквере у фонтана, куда нужно присесть, чтобы тебя заметили и подошли с нужным товаром. Поговаривали у нас, что в этот район городское начальство специально отселяло подальше от центра города бывших зеков и наркоманов, а также других асоциальных элементов.

А потом Алиса вернулась домой. Не знаю, что лучше: похоронить ребенка после внезапной смерти, или видеть ежедневно его медленное угасание? Я вообще никогда не якшалась с наркоманским контингентом, поэтому не знала, как определить, употребляет ребенок наркотики или нет. Не знала, как себя вести и что предпринимать.

В моей квартире наступили тяжелые времена. Родные стены не помогали и не спасали. Немногочисленные драгоценности мне приходилось перекладывать, чтобы их не выкрали Алиса с Игнатом, постоянно перепроверяя, на месте ли. Свой паспорт и свидетельство на квартиру я тихонько припрятала у родителей, продолжая скрывать от них правду. Наличность таскала с собой, или оставляла в бухгалтерском сейфе на работе.

Однажды прихожу домой, а эти двое голубчиков — Алиса и Игнат — сидят в ее комнате и посмеиваются. Я бы даже сказала — дебильно подхихикивают. Сразу же полезла смотреть, где мои золотые украшения. На месте ничего не оказалось! Я пошла к Алиске в комнату и пригрозила расшалившимся не в меру деткам, что вызову сейчас наряд милиции, чем только больше их развеселила. Они думали, что я шучу. Не сдаст же родная мать свою собственную дочь ментам!