– Вы сумасшедший, – прохрипел Торн.

– Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн!

Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз.

– Пожалуйста, мистер Торн…

– Вы просили пять минут…

– Езжайте в город Меггидо, – умолял Тассоне. – Найдите Бугенгагена, пока не поздно!

Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника.

– Я вас выслушал, – сказал он с ноткой предупреждения в голосе, – теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу, вы будете арестованы.

Резко повернувшись, Торн зашагал прочь. Тассоне крикнул ему вслед сквозь слезы:

– Встретимся в аду, мистер Торн! Мы там вместе будем отбывать наказание!

Через несколько секунд Торн скрылся, а Тассоне остался один. Все кончено, он проиграл.

Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то издали, будто рождаясь в его собственном мозгу, и постепенно нарастал, пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук «ОХМ!». И когда он стал громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в страхе оглядел парк. Тучи на небе сгущались, поднялся ветерок, постепенно набирающий силу, и кроны деревьев грозно задвигались.

Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и прочий уличный мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся от порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы он заметил церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук «ОХМ!» звенел теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося ветра. Тассоне пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему разглядеть дорогу. Он не увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных шин в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону автостоянки и резко замер. Раздался звук битого стекла.

Ветер неожиданно стих, и люди, крича, побежали мимо Тассоне к разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к баранке, стекло было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха. В небе прогремел гром; вспышка молнии осветила церковь, и Тассоне, повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от ужаса, он поскользнулся и упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в пылающие щепки. Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.

Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди расплывался в сплошном потоке прозрачной воды. По всему Лондону люди разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов от парка учительница никак не могла справиться со старомодным шестом для закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним. А в это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо приближался к зданию школы. Задыхаясь, он брел по узеньким переулкам, бежал без определенной цели, чувствуя на себе неотступный гнев. Силы у Тассоне иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и остановился передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник и не думал бросить взгляд наверх, где в этот миг неожиданно произошло легкое движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный шест для закрывания оконных фрамуг выскользнул из рук женщины, тщетно пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух с точностью копья, которое метнули с небес на землю.

Шест пробил голову священника, прошел сквозь все его тело и пригвоздил человека к земле.

И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего этажа школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался кровавый след от руля.

Тучи рассеялись, и солнечные лучи коснулись земли. Стайка детей собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по его шляпе, по лицу, на котором застыло выражение крайнего удивления. Рот у того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его раскрытые губы.

На следующее утро из ящика у входных ворот в Пирфорде Гортон вынул газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и Катерина. Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и напряженным. Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то телесная болезнь, но потом в вестибюле больницы на табличке прочел, что ее врач, мистер Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал нужды в психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда считал, что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно тут же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие вполне очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел только подтверждение своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась Катерина по дороге в Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.

С тех пор, как начались эти визиты, настроение ее ухудшилось, и теперь она пребывала в постоянном напряжении. Отношение ее к слугам выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком было все, кроме материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том, что ребенок теперь сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она пыталась вернуть его любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее нигде не было.

Для самой Катерины психотерапия казалась пугающей: под внешними страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений и отчаяния. Она не понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила, кем была РАНЬШЕ, помнила свои желания, но теперь все прошло, и она не видела для себя будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха: звонок телефона, звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника… Все вокруг будто требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться с ней стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью серьезный разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо всего, сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь ее внимание. Сегодня Дэмьен с шумом и грохотом катался на педальном автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во время игры на манер паровозного гудка.

– Миссис Бэйлок!!! – закричала Катерина.

Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету, был поражен яростными нотками в ее голосе.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума!