КОМПЛЕКСНЫЙ ТУРИЗМ

Нет, вы только подумайте, уже 1725-й. Как все-таки летит время, особенно если слепить из него снежок и запустить им в кого-нибудь. 1725-й. Год «Времен года». Год, в который Петр Великий утратил часть своего величия — просто потому, что умер. Год, в который Бах, в порыве занимающего дух пророческого вдохновения, сочинил музыку для мобильных телефонов — для сигнала о поступлении входящего вызова, — назвав ее, впрочем, «Нотной тетрадью Анны Магдалены».

В этом году родился итальянский авантюрист и писатель Казанова, очень скоро ставший следующей большой сенсацией. Но мы-то теперь ГДЕ? Какой у нас нынче век? Кто пришел, кто ушел, кто наверху, кто внизу? И почему при всяком ТВОЕМ приближении вдруг ПОЯВЛЯЮТСЯ птицы[*]? Что ж, позвольте мне ответить на некоторые из этих вопросов, начиная с самого легкого.

Век Рена в прошлом — сэр Кристофер вот уж два года как обратился в главную туристическую приманку столь любимого им собора Святого Павла. Хотя в науке все еще стоит век одной из величайших ученых пар — Исаака («гравитация») Ньютона и Эдмунда («комета») Галлея. Пожалуй, можно также сказать, что наступило время Конгрива, человека, который, мастерски владея диалогом и искусством построения интриги, ввел «дискурс» в «комедию Реставрации».

То был также век Большого Турне по Европе. Что ж, от такого я, пожалуй, и сам бы не отказался. Еще с той поры, как носивший совершенно прелестное имя французский живописец Гиацинт Риго написал короткий, пригодный лишь для восемнадцатого столетия вариант «примерного путеводителя», все, кому было не лень, принялись совершать Большие Турне. Композиторы, художники, даже цари: тот же Петр Великий попробовал выяснить, что это такое, — прежде, чем помереть, — правда, инкогнито[♫]. Так или иначе. Большое Турне оставляло, что только естественно, большие и скучные воспоминания. Выросла целая школа живописцев — они назывались «vedutisti», или «панорамисты», — удовлетворявших в Италии спрос на сувениры: живописцы эти селились на больших курортах и писали огромные, горизонтальные горизонты Венеции и иных городов. Каждое их полотно, тут и сомневаться нечего, снабжалось подписью: «Mia Mamma е andata a Veneziana, е tutto questo que mia apportato e questa bruta maglietta!»[♫] Сейчас, говоря о такого рода творениях, чаще всего поминают Каналетто, хотя в то время большей, возможно, популярностью пользовался Франческо Гварди.

Итак, то был век Большого Турне, — но какая же музыка помогала вам коротать время, если вы решались заехать в Италию? Ну, если вам удавалось получить приличный номер с приличным видом из окон, то одним из тех, кого вы могли углядеть на улице, был некто Альбинони.

А ВОТ И СТАРИНА АДАЖИО

При множестве его более чем достойных творений венецианец Томазо Альбинони был обречен на то, чтобы оказаться не вполне даже автором одного-единственного чудо-хита. Подобно многим иным композиторам, он нередко работал над несколькими сочинениями сразу — операми на либретто Метастазио, Тима Райса тех дней, или симфониями, форму которых он, как считают, основательно продвинул вперед. Иногда Альбинони просто записывал идею, или часть идеи, или, быть может, какой-то фрагмент, на время откладывая его, чтобы вернуться к нему когда-нибудь позже. Один из таких «набросков», просто кусочек рукописи, был в 1945 году найден итальянским ученым Ремо Джацото в собственной мусорной корзине. Фрагмент содержал лишь пригоршню нот, написанных для партии скрипки, и партию басовую, далеко не полную. Немного поломав голову и прикинув, куда дует ветер, Джацото соорудил то, что известно ныне как «адажио Альбинони» — даром что сам Альбинони ничего такого и не написал.

Будучи «адажио» — что по-итальянски значит «медленный теми», — оно представляет собой неспешную, простую мелодию, исполняемую струнными в пунктирном сопровождении негромких, порою щемящих звуков органа. А будучи сочинением гибридным, оно оказалось куда романтичнее большинства барочных произведений этого рода. Так что, когда станете снова слушать его, вспомните об Альбинони и его набросках, вспомните о Ремо Джацотто, которого никто почти и не помнит; но прежде всего вспомните о Каналетто, пишущем венецианский закат, о тихом плеске заросших травой каналов, о глухих ударах покрытых облупившейся краской гондол о причалы. Прекрасно. Упоительно.

И прежде чем мы двинемся дальше, позвольте мне ответить на вопрос, заданный мною раньше, на странице 123. Очень просто. Они — совсем как я — давно уж… близки к тебе. Вот. По-моему, я все объяснил.

ДА, И НЕ ЗАБУДЬТЕ О НАФАНЕ-ПРОРОКЕ!

Хорошо. А куда же подевались Бах с Генделем? Ну, если честно, оба по-прежнему царствуют. Бах пишет такие вещи, как «Страсти по Иоанну» и «Страсти по Матфею» — о них я еще скажу, — а Гендель, ну что Гендель? Гендель сочиняет оперу «Роделинда» (давшую нам роскошную арию «Dove sei»[*]), а также «Священника Садока» (не забудьте о Нафане-пророке — про него я тоже еще скажу). Каждый из них — это подобие отдельной ноги… колосса композиции, стоящего, расставив… опять-таки, ноги… над гаванью, которая… ну, в общем, над музыкой. Так сказать. Я понимаю, над этим предложением придется еще поработать. Да, но к чему, как говаривали в 70-х, клонится музыка? К чему клонится все вообще? К чему оно все идет? Собственно говоря, оно идет, в общем и целом, туда же, куда и все прочие, — совершает Большое Турне. Давайте я попробую все объяснить — пока вы не приставили ко мне санитаров.

Я вот что имел в виду. Представьте себе, что вы — музыка как таковая, хорошо? Так вот, за спиной у вас… дом — сиречь церковная музыка. Как и всякий дом, он неизменно стоит на одном месте, но только теперь… в общем, в нем теперь никто не живет. Все ушли в оперу, а опера миновала первый вершинный пик своего развития, и теперь она на спаде. Она еще возьмет свое, однако этого придется ждать не один год. Пока же наш царь — музыка инструментальная, а царство ее — Италия.

Первыми в инструментальной музыке появились увертюры — оркестр играл как один человек. Потом он разделился — две части одного и того же оркестра, примерно как две команды, играли друг против друга. Такое «двухкомандное» образование называлось концертом. Затем одна группа сократилась в размерах. И теперь небольшая группа солистов играла против всего остального оркестра — получился «кончерто гроссо», или большой концерт.

Попробуем взглянуть на это так. Представьте, что каждый — это музыкант в составе оркестра.