Стало нечем дышать. Мне не нужно было поворачивать головы, чтобы чувствовать внимательный, испытующий взгляд незнакомца. Он явно понимал, что творится, и без тени смущения впитывал мои смущение и возбуждение. А может, он просто не мог отвести глаз, так же, как я от изображения. Лицо и грудь заливало красной горячей волной. Соски… Я боялась даже представить, как бесстыдно сейчас торчат соски. Живот перекрутило узлом, я чувствовала, как напряжены мои бедра, руки, сжимающие подлокотники кресла и как все тело реагирует, откликается на это напряжение. Рот, губы пересохли, требуя воды, влаги. Я не облизала бы их и под страхом казни.

«Сейчас сдохну от стыда»

– А ведь все-таки есть в черно-белой пленке свое очарование.

«Мяч. Он кидает мне мяч». С трудом собрав себя настолько, чтобы сосредоточиться на простой фразе, проглотила ком, перекрывший горло – все-таки облизала губы, идиотка! и отбила подачу:

– Да, пожалуй, сейчас я не нахожу этот фильм скучным.

Он одобрительно хмыкнул, оценив мою иронию.

– Как вы думаете, кто из них прав?

Я пожала плечами. Если бы я еще следила за действием.

– Не знаю. Все равно. Разве это важно?

– А что тогда важно?

– То, что у них все-таки все будет хорошо.

Мужчина уставился на меня, как на инопланетянку:

– Откуда вы взяли? Вы уже видели этот фильм раньше?

Я отмахнулась.

– Нет, что вы. Просто рассуждаю логически. До конца фильма осталось минут двадцать, время на длинные титры… значит, развернуться для нового конфликта особо негде, и тем более, у них был, ну… – я смущенно замолчала, не договорив. Мне уже не семнадцать, какого черта я краснею!

– Секс? – у этого парня явно не было моих трудностей.

– Да, – быстро кивнула я

– Никогда не слышал о таком необычном способе прогнозирования. – по интонации мужчины не было понятно, насмехается он или серьезен. Я немного виновато улыбнулась ему «ну да, я странная» и вернулась к просмотру.

– «Прежние мечты были прекрасны. Они не сбылись, но я рад, что они у меня были.» [40]

– «Что бы я ни выбрала – мне с этим жить дальше. Поэтому надо сделать такой выбор, чтобы потом не жалеть. Чтобы идти вперед и никогда больше не оглядываться.» [41]

Соприкоснувшись лбами, они смотрели друг другу в глаза и шептали эти ужасные, немыслимые вещи. Невидимая рука дотронулась до сердца и сжала в кулаке. Нет, я что-то не так понимаю. Не может быть, чтобы они расстались. Они же без ума друг от друга, я читаю это по их лицам. Это какой-то специальный режиссерский ход, просто способ приковать внимания зрителей. Какого черта я думала, что черно-белое равно нудное? Отсутствие цвета магическим образом отсекало все лишнее, выдвигало на первый план чувства и эмоции, полотно ожило и дышало, зал затаил дыхание в порыве единой надежды. «Не уходи! Пожалуйста, останься, вы ведь есть у друг друга, вы живы». Я качала головой и беззвучно повторяла «нет, нет». Женщина – как же она прекрасна была в этот момент – принялась молча одеваться. Мужчина смотрел на нее и не делал ничего. Волна неконтролируемой боли поднялась из глубины моей груди и разрослась, раздирая изнанку цепкими когтями. Так неправильно. Так не должно быть. Я не верю. «Останови ее! Не отпускай, не отдавай, пожалуйста». Она взяла чемодан и подошла к нему, все так же неподвижно стоящему, подняла руку, намереваясь провести по щеке, но не решилась, пальцы погладили воздух. Перед дверью девушка обернулась, изящная и фарфоровая. Он дернулся и застыл, грубые, крестьянские, длинные руки сжали спинку кровати, гениальная камера выхватывала сильные напряженные вены, жилку, бьющуюся под глазом. «Догони» стучал пульс кинозала в едином ритме, мы умирали вместе с ним, страдали вместе с ней. «Догони!» Она открыла дверь и ушла. Экран погас и под музыку Within Temptation[42] пошли титры.

Зал поднялся и начал аплодировать. Последнее мгновение общности и печали – и все расходятся, и я остаюсь одна, перемолотая.

Безобразные, настоящие, злые слезы заливали мое лицо, из горла давились звериные рыдания – я разучилась плакать за последние два года. Ярость от того, как все закончилось, душила меня. Я просто хотела посмотреть фильм. Я просто хотела, чтобы хоть где-то все было хорошо!

– Почему вы плачете?

Еще и сосед этот! Какого черта он до сих пор здесь?

– Не видели женщин в истерике? – я ответила грубо, лишь бы он убрался, но он не послушался и спокойно повторил вопрос:

– Видел. Почему вы плачете?

– Лучше спросите, почему я вообще стала смотреть этот фильм!

– Потому что он чудесный. От таких фильмов потом внутри хорошо.

Да он вообще нормальный?

– И ничего не хорошо, а наоборот, ужасно, ужасно плохо.

– Это сейчас. Но потом. Много потом, будет хорошо.

Меня стала захлестывать злость. От непрошеных советов, от того, что кто-то видит мою слабость, от того, что он говорит так, как будто действительно знает лучше, хотя что он может знать! Не вполне думая об уместности, я выпалила на одном дыхании:

– Когда я буду старая, я наконец-то пойму? Да неправда! Не будет хорошо. Всегда будет жалко. Светлая печаль никогда не станет радостью! – выплеснув гнев, я и сама почувствовала, как это жалко выглядит, жалобно всхлипнула и добавила. – Я говорю сейчас так, как будто мне семнадцать и у меня снова нет мозгов.

– Абсолютно семнадцать. – Он улыбнулся и стал очень красивым. – Светлая печаль – это всегда хорошо. Она возможна только потому, что было что-то хорошее. Иногда хорошее не длится вечно. Но главное, что оно было. Ведь могло и не быть. И это намного страшнее.

Я все равно не понимала:

– То есть, если я обревелась, потому что фильм напомнил мне всю мою никчемную жизнь, исполненную ошибок и потерянных любимых, я не права, и мне надо не подвывать, а радоваться, что любовь вообще была? Это ваш совет, доктор?

– В каждой жизни прячется много жизней. Я бы хотел вернуться к этому разговору через десять лет.

Я рассмеялась, а потом снова зарыдала. Да что ж такое со мной! Провела ладонями по лицу, размазывая слезы. Хуже ребенка. Он, наверное, думает, что я городская сумасшедшая.

– Значит, через десять лет встречаемся в этом кинотеатре?

А ведь когда он улыбается, видно, что еще очень молодой. Интересно, сколько ему? Тридцать?

– Согласен.

– Но я все равно считаю, что это неправильное кино. Она не должна была уходить.