— Мужики, ну вы че, как не родные?! Погодите на койку-то пихать меня! Давайте поговорим за жизнь, туда-сюда… Меня вон за задницу собака-сучка тяпнула, такая стыдобища, скажу я вам! Вот честное слово! Ну просто грех со стыда-то не тяпнуть, а? — Наверняка ведь и сами спиртом заправляетесь после тяжких трудовых будней?

— Мужик, ты тут особо не разговаривай, а то сейчас клизму поставим пятилитровую и будет тебе потом праздник! — не выдержал один из санитаров, решил приструнить неугомонного укушенного.

— А я что? Я ничего! Рассказываю только про факты и аргументы.

— Вот и мы тебе про то же, — отозвался второй санитар, — язык у тебя как помело и это факт, а вот клизма — это аргумент, да и для здоровья полезно. Ты здесь не на курорте, сейчас вот проспишься, и ждут тебя укольчики от бешенства в живот, как тебе такая перспектива?

— Очень не заманчивая. Просто прямо-таки ужасная. Я говорю вам, не бешеная никакая Найда наша. То, что с характером, так кто ж отрицает? Да и все бабы, если такие, что ж делать?

Пока мужчина рассуждал, пытаясь убедить санитаров в том, что он хоть сейчас готов вернуться под крышу дома своего, что мягкое место болеть, как по волшебству перестало, его уже уложили на постель, только получилось так, что лицом к стене. Положили и ушли, закрыв за собой дверь. В палате было всего три койки, одна из которых оставалась свободной, так что собеседников, равных себе, мужчина найти мог, если только в коридоре, пути к которому оказались отрезанными. Не видна была ему его маленькая соседка, зато она окончательно пришла в себя, словно проснулась. И случилось это в тот момент, когда мужчина назвал имя своей собаки — «Найда». Оксана даже голову повернула в сторону тумбочки, взглядом стараясь показать Коле, чего хочет от него. Тот не с первого раза сообразил, но потом понял, что девочка указывает направлением карих зрачков на гелиевые ручки, принесенные им в качестве утешительного презента.

— Тебе подать их? Ты что-то хочешь написать? — тут же догадался Коля, обрадованный Оксаниным оживлением. Он мигом вырвал листок из принесенной тетрадки, протянул девочке ручку, но только тут пришлось признать, что писать-то она не сможет, ведь пальцы загипсованы. Только малышка сдаваться не собиралась. Она приоткрыла рот и всеми силами стала изображать как актер пантомимы, что хочет взять ручку в зубы, нужно только чтобы Коля подержал тетрадь. Удивленный, мальчик все же выполнил ее просьбу, держа тетрадку крепко двумя руками. Написать получилось не сразу. Черная ручка, которой орудовала Оксана, то и дело норовила выскочить изо рта. Видя это, Коля плотнее прижал тетрадь к грифелю, так что ручка упиралась твердо в клетчатую поверхность.

Вот тут-то и стали выстраиваться сперва неровные линии и завитки в не очень стройный ряд букв, из которых Семечкин сложил слово «памаги». За ним последовало: «сабака-мама», «бежать». Ошибки уже не смущали Оксаниного друга, который сам же и учил девочку буквам, но вот с осмысливанием всего написанного возникла проблема. Как-то не улавливался смысл в тринадцатилетнюю мальчишескую голову. Ничего ведь Коля про Оксану не знал, а потому и сопоставить один факт с другим не мог. И тут помогла случайность: заговорил мужчина, по-прежнему жаждавший общения. Заплетающийся язык его, видимо, помимо воли хозяина, принялся излагать историю не просто душещипательную, а прямо-таки для сценария мыльной оперы, которых по телеку на каждом канале штук по шесть в день идет.

— Вот ведь дрянь, а не собака! Мало ей, что Оксанка из-за нее пропала в неизвестном направлении, так еще и меня уморить придумала. Давно избавиться надо было от нее, а я все жалел, все берег! Тьфу! — плевок угодил прямо в стену, которая и без того чистотой не отличалась. Коля хотел было спросить, о чем конкретно идет речь, и чем вызвано такое возмущение, но страшновато было попадать в поле зрения этого человека, уболтает ведь!

Рассудив так, развивать тему мальчик не стал. Вместо этого он тоже на бумажке, чтобы не привлекать внимания соседа, стал один за другим писать вопросы, которые его интересовали и могли подсказать правильное решение. Первым был вопрос: «Ты знаешь этого человека?». Когда Оксана кивнула, друг продолжил импровизированный допрос: «Собака, про которую он говорит, тебе тоже знакома? Она хорошая?». Снова последовал кивок, другой, а потом клеточки тетрадные снова тонкими карандашными линиями переводили мысли в слова. Наконец, по записям Оксаны, сделанным в самом начале, Семечкин пришел к верному выводу: девочка хочет, чтобы к ней пришла собака и помогла в чем-то, но вот в чем — он никак не мог понять. Тогда выручило уточнение, мальчик попросил Оксану написать, для чего она хочет видеть Найду.

Едва держа в зубах ручку, Оксана нацарапала неровные каракули: «Бежым далеко». Продолжая в голове анализировать, но не до конца понимая все, что только что узнал, Коля уже готовился уходить. Где искать собаку он не знал, но, во что бы то ни стало, решил привести ее к больнице, чтобы помочь Оксане. Это был его шанс исправить громадины собственных ошибок. Пока он двигался по коридору, он придумал одну штуку. Подошел к дежурившей медсестре и с самым непринужденным видом, напустив максимум убедительности на лицо, заговорил.

— Здравствуйте, мужчина в палате № 5 говорит, что ему срочно из квартиры понадобились сменные, извините, трусы. Когда к нему жена придет — неизвестно, и он меня попросил шустро сбегать, а вот адрес объяснить внятно не может. Вы ведь сможете сказать мне, куда идти?

Женщина, явно давно разочарованная в собственной работе, в том, чем каждый день ей приходилось заниматься, вместо того, чтобы налаживать трещавшую по швам личную жизнь, недоверчиво посмотрела на незнакомого мальчика.

— Это укушенный что ли? — Коля закивал, выжидая, пока медсестра решится. А та уже наслышалась от санитаров, что мужик с прибабахом, всякую ерунду городит, да и не трезв к тому же, так что, связываться не хотелось, — хорошо, если так неймется тебе, отправляйся вот по этому адресу.

В Колины руки упала половинка тетрадного листа с указанием направления. Честно говоря, женщина бы направила мальчонку немного дальше и неприличней, но, опять же, мало ли чем это для нее обернется. Коля же, довольный своей первой удачей, словно на крыльях, помчался искать Найду.

Они все продумали: бежать нужно было ночью и лезть через окно. Когда-то Оксана уже лазила в окна, так что не боялась этого. Гипс с рук так и не сняла, потому что они пока не зажили. Да и Коля отговорил. Вообще, побывав в Оксанином доме, увидев запустение, над которым командовала женщина не меньше запущенная, словно королева нищеты, он решил, что во всем теперь станет помогать подружке. Пропадет она одна — это было яснее ясного. И не простит потом себе Семечкин, если уйдет в другую сторону от этой, отчего-то такой родной девчушки. Наверное, он мог назвать ее сестренкой, но что-то и еще было, что не объяснить он не мог никак. Просто с ней ему было легко и спокойно. Также очевидно было теперь, что в интернате Оксане жизни тоже не будет. Это до поры до времени просто насмешки, а когда она вырастет, то одними словами дело не ограничится, даже думать страшно, к чему это все приведет. Впрочем, Коле-то уже не страшно, в стенах интерната он всякое видел, по его рассказам можно таких фильмов ужасов наснимать, что Голливуду и не снилось. Но сейчас речь не о том.